Пламя и тьма: искра творения - страница 43

– Но почему ты мне соврал?!

– А что я должен был тебе показать? – нотки строгости и раздражения зазвучали из уст мужчины. – Я должен был отвести девочку к этому могильнику, показать тысячи скелетов людей, умерших в муках? Они хотели сбежать отсюда и вот к чему их это привело – к смерти! Я не хотел, чтобы ты забросила тренировки. Я хотел, чтобы ты верила, что есть выход, что где-то там есть жизнь и свобода. Увидела бы ты все это, что бы с тобой было? Ты испугалась бы и закрылась в себе, перестала бы мечтать убраться отсюда! А без мечты в Элимии не выжить.

– Значит, ты нашел меня не в лесу за завесой? – смешанные чувства овладели Элис: грусть, обида, тоска и раздражение сплелись в один клубок.

– Ты не готова к правде, – почти шепотом отозвался он.

– Ради Великой Матери, Борей, может быть, уже хватит ходить вокруг да около? Почему ты не можешь рассказать мне правду? Правду обо мне! – девушка почти кричала. – Это мое прошлое! Моя жизнь! А у меня ощущение, словно я проживаю не свою! Все вокруг что-то скрывают, недоговаривают, чего-то хотят… Тебе не кажется, что ты поступаешь слишком жестоко со мной? Ты даешь мне надежду, а сейчас говоришь, что завесу пересечь невозможно, что единственное, что там ждет – это смерть. Что все это значит?

– Я делаю это ради твоего блага, – по-отечески ласково ответил Борей.

– И ради моего блага ты отдал меня Фотсменам?

– Да, – короткий ответ мужчины окончательно разрушил все аргументы Элис и ввел ее в состояние некоего шока.

«Знает ли Борей, какие мерзости и гнусности делают со мной Фотсмены, какую боль причиняет мне Рамон? Благом здесь и не пахнет… Или Борей такой же садист, как и мои будущие родственники?» – от этой мысли девушке стало совсем не по себе.

Всю оставшуюся дорогу они ехали молча. Тихий топот молодого жеребца по влажной земле успокаивал и убаюкивал – Элисфия задремала. Разбудило ее громкое ржание коня. Когда она открыла глаза, поняла, что они оказались на окраине города. Борей остановился на углу заброшенного дома. Когда-то давно здесь жил цветочник, но как только он отдал душу Матери, его дом оказался нужен только молодым людям, искавшим уединения. Элисфия и Борей часто встречались на углу этого дома. За ним рос густой сад, где можно было легко скрыться от посторонних глаз. До дома Фотсменов – еще приличное расстояние. Солнце закатилось за кроны деревьев и улицы поглотила тьма, разрываемая лишь одинокими уличными факелами.

– Я дойду сама, – сказала она Борею. – Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел нас вместе. Ты знаешь, Грир запретил нам видеться.

– Как ты дойдешь? – он указал взглядом на сильно опухшее колено. – Тебе нужна помощь знахаря, я не оставлю тебя.

– Дойду как-нибудь, – нога действительно болела настолько, что от любого движения темнело в глазах. – Меня и так ждет «очень приятный» вечер… Не хочу, чтобы и тебе досталось.

– Знаешь, мне все равно, что твои Фотсмены сделают, я их не боюсь, чтобы ты знала.

– А что они сделают мне, тебе тоже все равно? – в голосе Элис слышалась решимость. – Я дойду сама. Помоги встать на ноги.

Поджав губы и тяжело выдохнув, мужчина понял, что ему ничего не остается, как следовать желанию девушки. Сейчас он ей ничем помочь не может, наоборот, будет у Фотсменов как бельмо на глазу – вечно жаждущий встречи с ребенком леса. Им не нравилось то, какое влияние оказывал Борей на Элисфию – после встреч с ним она становилась дерзкой и своевольной. Это совершенно не укладывалось в представление Фотсменов о том, какой должна быть супруга их сына. К тому же у них была власть и имя. Одним словом, они могли лишить его жизни, а Элис – последней надежды на мечту о свободной жизни.