Шёл второй день разгрома павшей китайской столицы – города Нанкин. Китайское командование сбежало, предательски бросило войска и мирных жителей на милость захватчиков. Судя по призывам японского командования, предпочитающего даже не признавать в противниках людей, а относиться как к скоту, приведённому на убой, рассчитывать на милость не приходилось. Взятым в плен китайцам отказывали в праве именоваться «военнопленными», чтобы не распространять на них действия международного военного законодательства и не наделять какими-либо правами.
Японская императорская армия планомерно зачищала город от разрозненных групп китайских бойцов, пытавшихся выбраться за пределы павшей столицы, либо, когда шансов на спасение не оставалось, достойно умереть. Конечно, находились и те, кто предпочёл сдаться, зачастую переодевшись в одежды мирных жителей. Это обрекло всех мужчин города, способных держать оружие, считаться переодетыми солдатами вражеских войск.
Японское командование, воспитанное на наследии традиций самураев духа Ямато, считало достойную смерть в бою для воина высшей милостью и не особо уделяло внимание бронетехнике. Считалось, что безотчётная преданность имперских пехотинцев мощнее любой брони. Бронемашины использовались лишь на тех улицах, где сопротивление китайцев оказывалось особенно ожесточённым. Тогда императорские пехотинцы шаг за шагом захватывали павший, но не сдавшийся город под прикрытием бронетехники.
Молоденький офицер японской императорской сухопутной армии посмотрел на драконов, украшающих крыльцо одного из полуразваленных домов, и вспомнил, как один из его командиров, полковник Ооно, назвал Китай: «Дракон, которого необходимо оседлать».
Состоявшийся три дня назад штурм города, защищённого крепостными стенами, показал, что громоздкие средневековые укрепления бесполезны под ударной силой современного оружия. Огневой мощи японских пушек теперь мог противостоять лишь боевой дух китайских солдат, но он оказался сломлен. Плохо обученные и кое-как вооружённые силы разрозненной китайской армии, численность которой почти семикратно превосходила армию захватчиков, оказались неспособны противостоять потомкам самураев.
Тем не менее очаги сопротивления встречались повсеместно. Даже один не сдавшийся солдат, выбравший неизбежную и никем не оценённую смерть за родину позору пленения, оказывался способен задержать наступление целой роты. Хоть на несколько минут и ценой собственной жизни, но мог.
Молодой статный парнишка высокого для японца роста, с резковатыми чертами лица, свойственными скорее китайцам, в новенькой форме офицера сухопутной пехоты командовал зачисткой переулка, в одном из домов которого затаились несколько китайских солдат.
Юного адепта войны звали Абэ Нори. Фамилия Абэ делала ему честь в глазах соотечественников – древний клан самураев, его предков, веками жил и умирал во славу императора. Он являлся единственным наследником своего прославленного рода. Ответственность перед предками заставляла юношу не сутулить спину под выстрелами и крепче сжимать оружие, чтобы унять дрожь.
Звание второго лейтенанта являлось низшим офицерским званием в императорской армии, тем не менее удивительным для его столь юного возраста.
Он номинально командовал взводом пехотинцев японской императорской армии, проводящим стандартную зачистку. В связи с отсутствием у юного командира опыта фактически действиями отряда командовали сержант и капрал.
