– Пойду к сестре. Ты не знаешь, у себя?
– Была. Соскунился, предполагаю? Вы сколько не видались?
Последовал ответ:
– Месяц после ссоры.
Энки удовольствовался наполовину честным ответом и – даже он бывает по ошибке деликатным – только кивнул рыжей башкой.
Энлиль вскочил в буёк, как раз проходивший мимо с утробной жалобой, свидетельствующей о том, что источник местной энергии включён на полрубильника, половчее устроился в вонючей тесноте, сапогом потеснил валявшуюся на полу в окурках забытую робу и ухватился за петлю на поручне, затёртую десятком тысяч ныне протестующих рук до лаковой благородной скользкости.
Буёк понесло прочь, встряхивая, и Энки последнее, что увидел – не склонившуюся в угоду турбулентности светлую и блеснувшую макушку брата.
– Слушь, укурыш, а ну… ты, ты…
Энки вонзил пальчик в середину собственной грудной клетки.
– Я, сир?
– Ты. Иди. Сюда иди.
Одноглазый, делавший вид, что не прислушивался к разговору, повернул к нему зрячую половину.
– Та штука. – Не дожидаясь, когда бывший хозяин соизволит проявить демократизм, сказал он совсем негромко.
– О чём ты?
Энки смиренно подошёл – гоняют меня сегодня взад-вперёд.
– Упомянутая нашим официальным представителем. Она ведь, и вправду, существует?
– А что?
Одноглазый покачал грязными кудрями.
– То есть, ты к разговору об оружии массового уничтожения, спрятанному неизвестно кем неизвестно где под нашими ногами, не готов.
Энки оценил притяжательное местоимение «нашими».
– Меня зовут Энки.
Одноглазый моргнул… долго молчал.
– Ну… Амурри.
– Чё ты дёргаешься? – Задушевно спросил Энки. – Ты большой человек, но ты бы надел штаны.
– А тебе-то что? Я не зэк. Сам решаю насчёт штанов.
– Ага.
– Типа – пока, пока?
– Да чтоб я рабочему классу угрожал. Просто сюда может прийти моя сестра… она женщина, сечёшь? Будет нехорошо.
– Это та, которая в девках? Которая чудищ делает?
– Да не делает, не делает она.
– По любому, мы вам враги. Ты сам сказал, парень.
– Враждебные действия, я сказал. Не враг, а враждебные действия.
– Тю, а разница?
– Видите ли, друг, архитектура слова подразумевает…
Амурри отвернулся посмотреть раньше Энки на подъезжавший маленький внедорожник. Сухопутный пират остановился, и беседующие увидели вылезавших Энлиля и Нин.
Нин поздоровалась, не обращаясь ни к кому, и одноглазый – как почему-то и ожидал с любопытством наблюдавший за ним Энки – ответил очень вежливо.
Опупел, бедолага, сказал себе Энки. Красота Нин поразила Амурри, и забастовщик не собирался делать вид, что это не так – даже во имя солидарности трудящихся перед лицом классового врага.
– Амурри, наш классовый враг. – Представил он, не забывая об обязанностях хозяина. – Амурри, это та старая дева, которая чудищ делает.
Амурри с максимальным достоинством, доступным аннунаку в лава-лава, ответил:
– Ты же сказал, не делает.
– Ну, с командором ты знаком. – Как ни в чём не бывало ответил Энки, указывая на застывшего у машины. – Это тот аннунак, который тебя…
И Энки сделал движение возле собственной шеи, высунув язык.
– Ясно.
Энлиль сказал от машины:
– Нин, оказывается, собиралась в Новые Лаборатории, она обещала захватить меня.
Судя по выражению лица сестры, она не помнила о своём обещании.
Амурри развернулся и пошёл прочь, ни слова не сказав.
Нин сомкнула уста довольно плотно и, также не нарушив молчания, вернулась к машине. Энки вслед поинтересовался:
– Ну, как тебе?
Он качнул головой в сторону Амурри, уходящего прочь. Нин обернулась, посмотрела на Энки и села в машину на пассажирское место. Энлиль в лучшей роли джентльмена. Но джентльмен внезапно вылез со своими сапогами:
