– Ну, ну, ну. Ну. – Слегка рассердился Энки. – Не распускайся мне тут. Счас я тя без допуска арестую и посажу в сырую темницу.
– Крысу не забудь принести… из лаборатории этой красавицы, которая по вашей вине останется в старых девах.
Одноглазый вдруг вспомнил про свой чай и с удовольствием отпил. Энки отметил, что черты лица одноглазого строгие и чистые. В нём была истовость, такую Энки наблюдал у молодых деятелей парламента.
– А зуб чего не вставил? – Примирительно спросил Энки.
– Это память дорогая. – Тотчас ответил революционер и осклабился. – В темнице, мой друг, расстался я с этим зубом, будучи сам подвешен так за оба запястья, что ногами не вполне доставал до пола. Как сейчас помню.
Энки содрогнулся. Он был сыном мира и ни на минуту не забывал о давнем полудетском обещании, данном самому себе. Его натура противилась любому проявлению жестокости. Всякие кровожадные рассказы о деятельности дедушкиных личных служб, изредка и урывками достигавшие Эриду, наводили на него откровенную тоску.
– Жуть какая. – Не скрывая своих чувств, молвил он, и одноглазый зорко глянул – не насмешничает ли.
Увидев, что нет – спокойно и не без похвальбы усмехнулся сам.
– Вижу, папенькин сынок, ты больше по части игры на арфе.
– Кто же вёл с тобой такую интересную беседу? – Собравшись с мыслями, сухо спросил Энки.
– Те, кому не нравятся парни с высшим образованием, размышляющие о судьбе своего народа. Идём, покажу, эксплуататор, какие коридорчики в новом разломе.
Вышли из конторы.
– Да, кстати, – вовсе не небрежно сказал Амурри, – командор, я слышал, упомянул юристов, что совершенно разумно.
Энки рассердился. Даже приревновал.
– Разделяй и властвуй. – Сказал он.
Амурри, показывая лицом, что говорит серьёзно, перебил его:
– Так вот, можешь ему сказать, что с этим всё в порядке.
Энки разозлился:
– Спасибки. Сейчас в соплях побегу к младшему брату докладываться. Я так понимаю, всё в порядке, потому что у тебя есть…
– Юридическое высшее.
Энки невольно испытал благоговение к парню, способному сидеть на лекциях до трёх дня.
– И я догадываюсь, что и это не всё. Договаривай, не щади самолюбия недоросля.
– Ну, и у меня степень.
Энки тяжело вздохнул.
– А вообще-то, – сказал парень, словно желая утешить Энки, который явно расстроился, – я по другой части. Не домосед я. …А это кто?
Энки посмотрел на погон, мелькнувший над голыми плечами.
– Так. Флотский какой-то. Командор приволок. У них проект чего-то страшного.
Амурри прищурил око.
– Далеко он забрался, чтоб поплавать. Кораблики из газеты по ручью пускать будет? И по лужам у ручья, трам-там-там?
Энки поусмехался.
– Не. У него планчик.
– И он знает, к кому с планчиками обращаться.
Энки взъерепенился.
– Циничный вы народ, революционеры профессиональные. – Дёрнув плечом, сказал он. – Не знал, что одноглазые могут себе позволить роскошь подмигивать.
– Иди…
– Некуда, братец.
– Я тебе не братец. И ты соврал, конечно. Это ты приволок флотского.
– С чего ты…
– Это правда, что ты ведёшь приватные переговоры с маршалом относительно флота?
Энки не стал одёргивать одноглазого пройдоху. Показал пальцами.
– Совсем махонького.
Полисадничек сбоку от временной постройки, кое-как накрытой сборным куполом для полевых работ, понравился ему. В тёплом воздухе над жёлтыми и белыми цветами возникали и исчезали мотыльки, душа Энлиля не нашла ничего зловещего в этом мирном зрелище.
Во время короткой поездки было сказано всего несколько ничего не значащих слов. Если честно, а он всегда хотел быть честным с собой, Энлиль замирал от тщательно спрятанного ужаса перед тем, что он может увидеть.
