Это надо было увидеть. И он увидит.
– Что же… если ты твёрдо решил, и твоё намерение окончательно. – Сказала Нин, исчезая из тесного их уединения.
Теперь он видел её тоненький стан в окошко, её руки, не теребившие в пальцах никаких мелких предметов, и сам вылез с сильно ударившим в клетку сердцем.
Этот удар ещё отзывался и не в нём, а, казалось, в окружившем их податливыми стенами горячем воздухе, и цветы, и застывшие в мареве мотыльки, прилипли к этим стенам наподобие шёлковых обоев.
В замок-торт вели врата, и пока Нин возилась с дополнительными кодами и знаками, вводя их по старинке в похожий на часы замок, Энлиль зачем-то и без умысла запомнил код. Нин косо глянула, и он понял, что код она сменит.
Это его не обидело и он, вспомнив систему Энки – иногда что-то полезное можно позаимствовать в самом неожиданном источнике – принялся ей объяснять, как он прокрадётся сюда безлунной ночью и вскроет узилище, дабы …тут его голос стих: я не могу соревноваться с куратором территорий. У меня нет очаровательного бесстыдства Энки.
Нин вдруг оставила на мгновение своё пугающее дело – а врата уже были открыты, – и с поразительной мягкостью молвила:
– Ты… успокойся. И не надо… слышишь? Если ты так уж не хочешь… ты ведь не обязан. Не мучай себя, родной.
Энлиль вспомнил, что однажды уже слышал такие же слова от другой женщины, и они прозвучали именно или почти так. Это ужасно смутило его, но сестра, конечно, поняла это, как готовность сдаться.
Она печально и с улыбкой смотрела на него, поглаживая одной рукой массивные, убивающие время, часы.
Энлиль заставил себя снова стать собой. С движением губ, не очень похожим на улыбку, он взял её запястье, такое слабое и узкое, будто у фарфоровой куклы для богатых девочек, и, подержав его в знак своего владения ситуацией, опустил ладонью на выпуклую поверхность циферблата.
Она взяла его за руку, холодные и покорные пальцы не ответили на её пожатие, и завела в коридор, белый и прохладный. Ему, тем не менее, стало душно. Высокие двери, почти до потолка, с которого, не мигая, как все остальные на полуострове, светили лампы. Крайняя дверь приоткрылась. Появилась одна из заместительниц Нин. Комический эффект произвело громкое удовлетворённое ворчание, которое стало слышно одновременно с её появлением.
Девица имела белый колпак на голове и груду тарелок у великолепной за накрахмаленным фартуком лебединой груди. Почему-то эти забавные тарелки – на ободках командор разглядел облупившиеся цветочки и следы вкусной еды – привели его ещё в больший трепет.
– Поздоровайся с дядей. – Велела Нин, и они принялись хихикать.
Энлиль улыбнулся слабой неумной, как он понимал, улыбкой. Громкие ворчащие голоса за дверью притягивали его и отталкивали. Прислонившись к косяку, он ждал, что его туда втолкнут и захлопнут за ним дверь, оставив одного в зловещей комнате.
Так сказала девица, описывая внутреннее состояние Энлиля довольно точно. Он знал её по случайным встречам и редким вечеринкам – фрейлину и наперсницу Нин.
Она ушла по коридору и закрыла за собой какую-то дверь. Энлиль взялся за ручку и вопросительно посмотрел на сестру, затем открыл дверь и вошёл.
Он, конечно, видал их и раньше – по одиночке, издалека. Но их было несколько, и никакого «далека».
И все трое сразу посмотрели на вошедшего. Их яркие большие глаза, будто оконца в другой мир, сразу ввели его в состояние полуиспуга, смешанного чуть ли не с благоговением. Оконца пульсировали удлинёнными чёрными зрачками. Он оказался в тройном прицеле.
