Трудно было бы предположить, что он получает удовольствие от такой массы полезных сведений.
Когда Энки договорил и в повисшей знойной тишине продолжал смотреть на брата, поводя руками из стороны и в сторону, Энлиль молчал, что-то обдумывая.
– К чему ты клонишь? – Вежливо спросил он.
– Ну. Ну. Эти парни, братишка, – жест назад, – жаждут стабильности.
– То есть могилы.
– Шутник. Они хотят уверенности в завтрашнем дне за свой, поверь, нелёгкий труд и всё такое.
– Я так понимаю, суть в том, что есть те, кто не спит, и это ты.
Энки смущённо потупился.
– …Северонибирийский партизан. Они, кстати, кладут ноги на пулемёт.
– Я буду на ведро класть. – Пообещал Энки. – Пойдёт?
– Спроси у дельфинов, дружище.
Энки принахмурил рыжие изрядно выцветшие брови.
– Ты вроде как серчаешь, масик?
– Да ничуточки, дорогуша.
Энлиль поднялся. Оба посмотрели на пистолет.
– Да, и вот что. – Сказал Энлиль, непринуждённо пряча международный фаллический символ в нужное место. – Дай мне ордер на арест неофициального лидера забастовки.
– С чего бы? – Прищурился Энки.
– Да ни с чего.
Энлиль невозмутимо посмотрел на брата.
– Отсутствие трудовой дисциплины. В условиях постоянного красного уровня такое поведение повод для ареста и высылки.
– Ну, ну, ну, ну. – Согласился Энки, жуя губы.
Воцарилась тишина. Командор не выдержал.
– Чего тебе, потатчик?
– Да ничо. – Покорливо ответил Энки. – Только чтоб ты признал как на духу, что ты завидуешь этому парню за то, что он вольная птаха с растопыренными ножками, наглый, как весенний ручей, и пылкий, как кошки.
– Кто?
– Такие новые существа. В лаборатории Нин. Хорошенькие до того, что так бы и съел. И жуть, какие умные.
Энлиль поморщился.
– Я что-то пропустил…
Энки засуетился:
– Извини, браток. Знаю, ты у нас консерватор, против любых творческих идей, политикушечка ты моя.
– Я сейчас не намерен обсуждать своё мировоззрение. – Отрезал командор. – Впрочем, и ни в какое другое время. А вот ордер на арест этого растопыренного ты выдай сей секунд.
– Чегой-то я?
Энки ткнул себя пальцем в грудь и выпучил для большей убедительности глаза.
– Ты куратор территорий. Официальный. – Энлиль сказал это с таким видом, будто ему хочется сплюнуть, но мешает консервативное воспитание.
Энки мирно засопел носом.
– А знаешь, братик, я тебе ничегошеньки не выдам. Можешь попробовать – заметь, я сказал, попробовать – задержать его по любому поводу, какой ты сумеешь придумать. Скажем, он дорогу в неположенном месте перешёл. Или не выключил после себя свет в библиотеке. А я с твоего позволения сяду с товарищами на подоконник и буду тебе кричать – обещаю – вот он, вот он, побежал!
Энлиль подумал, кивнул и, повернувшись, пошёл к сквозным лесным воротцам, прочь из рощи.
Энки тоже подумал и окликнул:
– Тыща извинений, ты куда?
Энлиль показал прелестную линию полупрофиля:
– Воспользуюсь твоим советом, дружище.
Энлиль посмеиваясь машинально, понимал, что не удивлён и даже не раздражён. Совершенно ожидаемо, что там, где его старший братец – царство криков, драк, огней, страстей и вспышек раздражительности. Быть может, Энлилю следовало признать, что ему это нравится – а Энлиль старался по возможности быть честным с собой.
Энки всегда так устраивает, что он в центре – комнаты или события. Нарочно, нечаянно? Обдуманное это поведение или брат следует самому себе? Вроде бы он такой естественный. А что естественно – то видно, да не стыдно, как говорила няня, а все её истины Энки цитирует как Писание Абу-Решита.
