– Понятно.
Она подошла и выхватила сосуд.
– Эта история как-то связана с Легендой о Происхождении?
Энки всем телом показал, что у него забрали самое дорогое, и не ответил. Нин заметила, что в Мегамире торчат письма.
– Так, счета за освещение. – Пояснил Энки, поймав её взгляд. – Кастелян присылает.
– А военных зачем так много? Даже тот знаменитый толстяк мелькнул. Из любви к логике – мелькнуть ему было довольно трудно.
Энки протянул руку и поцокал ногтем по, оказывается, драгоценному бокальчику.
– Его толщина тоже нацдостояние, вроде чьих-то голубых глаз.
– Ну, всё, Энки, спасибо за тёплое питьё, из чего бы оно ни состояло.
Нин ловко сунула колбу на полку. Энки подошёл и, коснувшись плеча Нин, вытащил из-за книг настоящую гражданскую бутылку классических женственных очертаний.
– А это, когда сад посадим, разопьём.
Мегамир потихоньку разгорался, его неподвижное зерцало пошло рябью. При свете особенности мимики стали очевиднее. Складочка у рта Нин и её глубоко посаженные глаза сделали её лицо другим.
– Ты похожа на мальчика, которого похитили феи. – Сказал Энки.
Она вернулась к столу, ибо выход был надёжно заблокирован Энки, бутылкой и садом. Карты всегда нравились ей и казались совершенно непонятными. Энки тут же оказался рядом («сад» был копошливо спрятан за обруганные книги) и показал ей на карте закрашенное треугольником место.
– Тут. Даже с Нибиру это местечко так и просилось в оранжерею.
Она почувствовала, как он улыбается за её затылком.
– Ах, ты. Девушка-зима. Ты зимняя моя сказочка.
– Надеюсь, я вымыла уши.
Рука Энки высунулась из-за её плеча.
– А вот здесь мощное месторождение золота.
– Кто-нибудь об этом знает?
– Вот теперь ты знаешь.
– Не надейся надолго сохранить это в секрете.
– В самом деле. – Он пробормотал. – Изумлён, что Энлиль не привёз какого-нибудь подарочка.
– Ты про дедову личную службу?
– Ах, Нин, да ты поражаешь меня… Я полагал, ты так наивна, что зло этого мира тебе незнакомо.
– Личная служба – зло?
– А для чего они, помилуй? Я тут ямы копаю, верчу мельницы, можно сказать, своими белыми барскими ручками… ты копаешься по локоть своими неземными руками во внутренностях, ДНК эти крутишь, прямо-таки крестиком вышиваешь, а они тут со своими маренговыми костюмами и шнурами в ушах, которые напрямую соединяются с прикроватным столиком деда.
Она повела головой – лён ожил.
– Что?
Она промолчала.
– Ты уверен, что это прикроватный столик именно деда?
– О, нет, Нин. Дед видит на три метра под любой теорией заговора. Он их сам создает, ежли хочешь знать.
– Не хочу…
– Что?
– Не хочу я знать ничего. – С внезапной скукой сказала Нин. Глаза у неё сделались тоскливые.
Энки приобнял воздух за её плечом, и она не отстранилась
– А ты, оказывается, думала, что шпионы – хорошие, да?
Она заулыбалась.
– Думала? Тебе нравятся шпионы, да? Плохие хорошие парни? Бац! И его расстреляли на рассвете с твоим поцелуем на губах, и потому он улыбался от счастья этими губами, пока его разворачивали к стенке, а все вокруг думали, мол, сошёл с ума от страха, парень, повезло, а хорошенький какой. А он перед расстрелом даже зубы не чистил, поцелуй берёг.
– Энки…
– И он им ничего не сказал.
– Что сказал?
– Таких даже не пытают – слишком красивые, чтоб не попортить. И потом же ясно – он ничего не скажет. – Увлечённо рассказывал Энки.
– Заткнись, пожалуйста, умоляю тебя. – Трясясь от нервного и необъяснимого смеха, и в самом деле умоляла Нин.
