Видя, что встряска за плечи не помогает, Джон прибегнул к более радикальному средству – звонким и резким пощечинам. После третьей пощечины Брэдли открыл глаза, в которых по-прежнему не виднелось ничего, кроме ужаса и изумления.
– Что здесь стряслось, Брэд?! – нетерпеливо спросил его Джон.
– Большая крылатая крыса! – пробормотал Брэдли не совсем внятно, приняв при помощи сильных рук Гаррисона сидячее положение. – Очень большая крыса, и глаза у нее светились бешеным зеленым огнем… Она хотела меня схватить и сожрать, но я успел выстрелить…
– Эта наверняка – она?! – кивнув в сторону удалявшегося по станционному коридору «вою пожарной сирены», утвердительно спросил нахмурившийся Джон.
– Думаю, что – да! – согласно кивнул Киннон.
– Сержант Гаррисон! – вмешался в разговор генерал Зумер. – Теперь я вижу, насколько вы были правы в вашем требовании немедленно провести тщательный обыск Станции. Я признаю свою ошибку и иду немедленно дать соответствующие распоряжения! – с этими словами искреннего, хотя и несколько специфического, чисто генеральского раскаяния, Зумер быстро зашагал в сторону рубки.
Джон несколько растерянно посмотрел в удаляющуюся спину ганикармийскому генералу, хотел его остановить, чтобы он подождал их с Брэдли, но передумал и сосредоточил внимание на глянцевито поблескивавших пятнах и сгустках темной свежей крови, разбрызгавшихся по полу коридора. Необычно выглядевшая фиолетовая кровь издавала резкий мускусный запах.
– Брэд! – обратился он к плевянину. – По-моему, ни одна твоя пуля не ушла мимо цели. Наверняка эта тварь не смогла бы улететь далеко. По свежему кровавому следу мы могли бы нагнать ее и прикончить. Ты – не против?!
– Нет, конечно! – скорее машинально, чем осознанно, ответил Брэдли, делая попытку подняться на ноги.
Джон помог товарищу, и они пошагали по кровавому следу, оставленному раненым акклебатианином…
…Раненый акклебатианин, теряя много крови, испытывая страшную боль, от которой не переставал коротко периодически взревывать, из последних сил летел к своей каюте – единственному месту на орбитальной Станции, где у него имелась хоть какая-то возможность реально попытаться спасти себе жизнь. До каюты ему добраться удалось и, кажется, никто не заметил его отчаянного рыскающе-ныряющего полета.
Оказавшись внутри, Корлбли закрыл дверь на замок и без сил опустился на колени, зажав развороченный правый бок обеими лапами. Темно-фиолетовая кровь выливалась из огромной рваной раны фонтанообразными толчками и вскоре по полу каюты растеклась довольно обширная лужа. В глазах у Корлбли начало темнеть, под сводами черепа раздавался назойливый неприятный звон, распугивавший в стороны меркнувшие мысли – возможно, что это зазвонил будильник времени, отсчитанного существовать Корлбли в отвратительном обличье акклебатианина. Он вдруг с ужасающей ясностью понял, что ему ни при каких обстоятельствах не спастись и чувство нестерпимого голода навеки останется неутоленным. Голод победил его и по верованиям акклебатиан явится ему непрекращающейся мукой на «том свете». Последняя, совершенно чудовищная по накалу, вспышка ярости придала Корлбли сил добраться до аппарата космической связи, и он вызвал своего агента на станции, Майрека. Майрек немедленно отозвался:
– Да, босс!
– Майрек! … Майрек! … Я умираю… Вступает в силу вариант «Б», мои прерогативы переходят к тебе… Свяжись с Самакко… Я всех ненавижу!!! … – напоследок выкрикнул Корлбли и на огромной скорости отправился прямиком в Голодный Ад, навеки избавив, и без того несовершенную, Вселенную от своего присутствия…
