Планеты - страница 66

Мариону хотелось убить этого наглого мерзавца, он чувствовал, как горячая волна бешенства и ненависти нахлынывает изнутри, заполняя все его существо.

– За все твои грязные, преступные делишки, я готов придушить тебя, пиратская рожа, – с едва сдерживаемым гневом сказал он. – И берегись, если ты что-то утаил от меня, талласский прихвостень!

– Ты обещал, что я свалю с этой чертовой планеты живым, кээсец, – напомнил пират.

– Да, я обещал! – взорвался офицер. – Но это не значит, что ты избежишь наказания! Ты все равно сдохнешь на Деллафии в любом случае, если раньше тебя не сожрут марганы! Ты, идиот, знаешь, что наделал из-за своей жадности и ограниченности? Подписал смертный приговор себе, нам и тысячам невинных аборигенов! Да за это я сам распылю тебя, недоделанный кретин! Ты знаешь, сколько лет и сил мы угрохали на то, чтобы восстановить Камарлен и помочь аборигенам выжить? Ты знаешь, что Союз выращивал тут каждое дерево, каждый куст и травинку? Ни черта ты не знаешь, ублюдочный гад, и за это я могу убить тебя, и моя совесть будет чиста!

– Я, конечно, не питаю к аборигенам особой любви, но и для меня это зверство марганов стало неожиданным и чересчур жестоким! Я же не знал, что Калахас способен на такую подлость, клянусь всеми планетами! – заверещал Эрго, делая круглые глаза.

– Молчать! – крикнул Марион, и пират послушно заткнулся.

«Калахас, Калахас… – мрачно размышлял трайд. – Пират, похоже, говорит правду. Неужели Талласса нарушила древний союз ради собственного обогащения? Неужели готова пренебречь всем, к чему они так долго шли, и развязать вражду? Неужели война? Война с Таллассой?»

Это было дико, невероятно, безумно. Это было начало конца Союза Четырех. Даже в страшном кошмаре Марион не мог себе представить такое. Он посмотрел на офицеров, но увидел в их глазах те же вопросы, что молнией пронеслись и в его голове.

Трайд устало опустился на каменный пол.

– Если честно, мой мозг уже отказывается работать, – вздохнул он.

– От этих трупов воняет, – пожаловалась Дели. – Нельзя ли их куда-нибудь убрать?

– Империта права, – поддержал ее Джанулория. – От этого запаха уже раскалывается голова, да и смотреть на них – удовольствие не из приятных.

Общими усилиями сгрузили тела марганов и пиратов в тант и свалили вниз к подножию горы. Джанулория метнул вслед огненный шар и в небо вырвались языки большого погребального костра.

Потом предавали огню тело Эвиро. Ихлак долго прощался со своим лонгом, – трогательно, душераздирающе, что даже пират чуть не прослезился и все бормотал:

– Надо же, как бывает: вроде бы простая зверюга, а слеза прошибла, метеорит мне в глотку! Ну, талласский хрыч, устроил ты заварушку себе на голову, клянусь космосом!

И вот, тело лонга объяло пламя – чистое, яркое, беспощадное.

Они смотрели, как быстро тает Эвиро в его обжигающих объятьях – безвозвратно, навсегда, – и было в этом зрелище что-то ужасающее, магическое и необъяснимое до дрожи. Маленький Истан, жалобно и тихо скуля, пытался залезть в огонь к матери и белым беспомощным комочком бегал вокруг, не понимая, почему она не слышит его, не подходит и не ласкает языком, как раньше. Дели подхватила его и прижала к груди, он доверчиво уткнулся носом ей в шею и затих.

Вскоре костер погас, оставив после себя лишь небольшую горстку пепла.

Юл-Кан, совершенно разбитый и молчаливый, сел в стороне и впал в глубокую мучительную задумчивость. Офицеры лишь вздохнули, посмотрев на него.