Платье - страница 7

– Как все, один. В прошлом месяце. И его ты, кстати, тоже хотел отменить.

– Это я по привычке забежал вперед.

– Но в конечном итоге остался очень доволен той вечеринкой… Короче! Это платье, естественно, я купила не для Соланж. И тебе это прекрасно известно, ведь…

Но Жан-Пьер уже опять отключился и больше ее не слушает.

К нему вкрадчиво возвращаются воспоминания о том вечере. Немного расплывчато. Жан-Пьер не стареет, у него просто путаются мысли. Он будто в тумане видит квартиру, на фоне которой смутно выделяется масса гостей, устроившихся в гостиной и на кухне. Они сбились в стайки, похожие на виноградные гроздья: приглашенные липнут к тем, кто громче всех говорит. Ему в глаза лезут салатницы, доверху наполненные непонятным содержимым, и блюда, ломящиеся от пирогов, фруктов, салатов и чипсов – традиционная «глуби-бульга»[4], призванная впитывать алкоголь. Из пелены медленно выплывает ликующее лицо Соланж, которую по какой-то непонятной причине до этого держали за дверью (организатору сюрприза на день рождения всегда помогает пара сообщников, чрезвычайно дорожащих возложенной на них миссией). Увидев, что ей приготовили сюрприз, и поняв, в чем он, собственно, заключается, она тихо вскрикивает от радости. Гости умиленно улыбаются, как и полагается по такому случаю. Какое счастье! Какой спектакль! Соланж изображает актрису, а приглашенные профессионально исполняют свои вторичные роли. Каждый ведет свою партию. Соланж сто процентов была в курсе тайных приготовлений Поля к дню ее рождения. Наверняка копалась в электронной почте своего идеального супруга, желая убедиться, что достойно отметит свою сорокатрехлетнюю годовщину. Но неужели это и правда привилегия – чествовать бег времени в присутствии всей этой публики с вымученными улыбками на лицах? А груда нелепых подарков, включая умную акустическую колонку, сообщающую владельцу, сколько варить всмятку яйца, где живет ближайший слесарь и когда родился Ги Люкс?[5] Неужели это действительно большая честь? Теперь Жан-Пьер хорошо помнит, что в тот момент совсем не был в этом уверен.

А раз так, то нет, той вечеринкой он даже близко не был «доволен». Просто притворялся. В конечном счете, как и все остальные. Должно быть, вел с сестрой Соланж разговоры о реформе выпускных экзаменов в школе. Жуткая воображала, училка математики, усердная читательница журнала «Телерама». До смерти надоедливая и скучная. Еще он наверняка болтал о футболе с лучшим другом Поля – несносным оптометристом, сторонником Жан-Люка Меланшона и воинствующим читателем спортивной газеты «Л’Экип» в электронном виде на планшете. И не только читателем, но и слушателем. «С бумагой покончено… Еще чуть-чуть, и все без исключения будут читать только с экранов». Чтобы поддержать его теорию, Жан-Пьер, должно быть, влил в себя не один стаканчик пунша. Завтрашняя головная боль всегда лучше сегодняшней.

– Очень доволен, очень доволен… Что-то сомневаюсь я, чтобы мне так уж понравилось! Думаю, просто делал вид. Придурялся.

– Ага! Так, может, ты и сейчас придуряешься, а?

Этот ее ироничный тон начинает его всерьез бесить.

– Да, Изабель, представь себе, мне действительно приходится ломать комедию. И ты даже не представляешь как часто.

Он знает, что она права, но все равно врет, потому как у него нет другого выбора. Притворство, пожалуй, к тому и сводится, чтобы лгать.