Платон полагал, что об одних и тех же вещах – одно и то же знание, и это касается и прошлого, и настоящего, и будущего. А поскольку «имя» вещи является не чем иным, как подражанием с помощью голоса сущности вещи, то кто познает имена, тот познает и сами вещи, то есть будет стоять подле (έπί) вещей, обладать достоверным знанием и быть причастным к науке. То есть логосвещи таков, что даже философско-филологическое осмысление имени вещи, внимание к ее голосовому звучанию – верный путь к истине вещи.
Платон в вопросах знания, науки, мудрости неизменно диалектичен: «…Имена обозначают сущность вещей так, как если бы все сущее шествовало, неслось и текло» (Кратил 436 е)>117. Подобный путь человека, согласно мыслителю, – наилучший, поскольку он дает не только полезное знание и мудрое знание наилучшего, но и достойную, счастливую жизнь, как частную, так и общественную. Поэтому, конечно, прав Э. Целлер, который пишет о философии Платона следующее: «Der Sitz der Persönlichkeit und des Selbstbewusstseins könnte natürlich nur in der Vernunft liegen, die ja ursprünglich ohne die andern Kräfte ist, und auch nach der Verbindung mit ihnen der herrschende Theil bleibt»>118 («Личность и самосознание естественно могли находиться только в разуме, который, как известно, первоначальнее других сил и остается также связанной с этими силами господствующей частью» ‒ перевод нем. В.К.).
О разуме и разумности молодой Платон говорит не так уж много. А в определениях платоников «разумность» мало чем отличается от «рассудительности» (софросины) – это знание добра и зла, а также состояние, позволяющее истинно рассуждать о поступках и делах. Некоторое отличие только в том, что она – «самодовлеющая творческая потенция, направленная к счастью человека» (Определения 411 d)>119.
Сам Платон о разуме говорит тогда, когда определяет, напомним, «разумение» (как помышление умом о движущемся сущем), «понимание» (γνώμη) (как «рассмотрение возникновения» (Кратил 411 d)) и «мышление» (νόησις).Мышление – это «улавливание нового… а новое (νέα)… в свою очередь означает вечное возникновение(выделено нами. – В.К.)» (Кратил 411 de)>120. Платоники же подчеркивают в мышлении то его качество, что оно – «первоначало знания» (Определения 414 а).
Платон в своих ранних диалогах постоянно говорит о том, что любому человеку, и тем более мыслителю, необходим самый лучший наставник, мастер своего дела. Но самый лучший и мудрый наставник «мудрейшего из людей» (Сократа) не кто иной, как даймоний, «вещий голос», сопровождавший мыслителя с детских лет и чаще всего запрещавший ему или его близким что-либо говорить или делать. Например, он запрещал философу заниматься государственными делами (иначе, говорит Сократ, я бы погиб) и не запрещал смело самооправдываться на суде, закончившемся смертным приговором.
Сократ называл даймония каким-то «чудесным божественным знамением» (Апология Сократа 31 d), «богом», «божеством», «неким гением» и верил в его истинность настолько, что молчание голоса на суде (который обычно останавливал его даже «среди слова и тем более дела») оценивал как безусловно направленное ко благу. И даже как доказательство того, что смерть не есть зло.
Странно понимать такой колоссальный успех даймония (а это, как будет показано, мог быть и бес!) у столь мудрого и независимого человека, каким безусловно был Сократ. Однако христианское предание рассказывает о ряде подобных успехов темных сил у, казалось бы, близких к святости аскетов.
