Группа встала. Перед ними была финишная прямая их прошлой жизни. Коридор длиною в сотню метров, заканчивающийся зияющим отверстием открытого люка капсулы. По обе стороны коридора через каждые пять шагов стоял надзиратель с шоковой дубинкой. Эту сотню метров они шли молча, короткими шажками строем по двое. Пятьдесят одинаково выбритых голов, сто пар ног в одинаковых серых ботинках без шнурков на резиновой подошве. Руки сковывали тяжёлые чёрные браслеты, охватывающие половину предплечья, соединённые друг с другом, – магнитные кандалы.
У них уже не было своего имени. На одинаковых светло-серых робах был только личный номер и надпись «Восточноевропейская группа» под ним. От стен медным эхом отскакивали слова из Книги плача Иеремии:
«Я человек, испытавший горе от жезла гнева Его.
Он повёл меня и ввёл во тьму, а не во свет».
Кто-то шёл, понурив голову. Кто-то плакал. Кто-то проклинал надзирателей, стоявших, словно изваяния.
«Огородил меня и обложил горечью и тяготою;
посадил меня в тёмное место, как давно умерших;
окружил меня стеною, чтобы я не вышел, отяготил оковы мои».
И вот случилось то, чего все ждали. Кто-то психанул. Этот кто-то – крепкий мужчина с рыжеющей лысиной и кучей шрамов на лице. Используя свои соединённые руки словно молот, он наотмашь ударил стоявшего рядом надзирателя. Надзиратель не ожидал удара и отлетел к стене. Строй вопреки командному духу шарахнулся к противоположной стене, оставив рыжего смельчака самого разбираться со следующим надзирателем. Его оставили все. Все, кроме одной молоденькой девочки ростом метра полтора. Именно она, после того как рыжий удачно пнул нового противника ногой в живот, бросилась его противнику на шею, норовя откусить ухо.
Впрочем, драка закончилась довольно быстро. Рыжий получил электрический заряд в бедро от третьего надзирателя, зашедшего со спины. А вот девочку сначала несколько раз ударили кулаком, пока стаскивали её со спины служителя закона. А затем добавили шокерами, сразу три раза. Рыжего подняли за шкирку и вернули в строй. Хромая, он побрёл вперёд.
Один из носителей шоковых дубинок склонился над храброй заключённой и пощупал её пульс.
«Мертва», – показал он жестом.
У Рыжего подкосились ноги. То ли от удара электричеством, то ли от этой новости. Благо, что до капсулы оставалось не более десяти шагов.
В отверстие заходили по одному. Перед входом стояли старший надзиратель, снимающий кандалы, и капеллан, распевающий плач и крестивший всех желающих. Первый, второй, пятый, десятый. Рослый крепко сбитый армянин, личный номер BC-8-120, остановился на секунду, взглянул в глаза надзирателю, пообещал вернуться и отрезать ему голову, после чего с чувством выполненного долга всё же влез в железный ящик.
«Сокрушил камнями зубы мои, покрыл меня пеплом.
И удалился мир от души моей; я забыл о благоденствии,
и сказал я: погибла сила моя и надежда моя на Господа».
В капсуле было темно. Железный пол, железный потолок. Какой-то большой ящик (два на три метра) с красным крестом, привинченный к полу. И кресла с держателями, как на американских горках. Люди садились в кресла, опускали держатели, устанавливали головы в фиксаторы и мысленно прощались с жизнью.
И вот все места оказались заняты. Все, кроме одного: маленькая смелая девушка с личным номером Е-14-50 на робе вылетит отсюда уже в качестве космического мусора.
– Спокойной ночи, уроды! – лицо надзирателя в последний раз мелькнуло в отверстии, и крышка люка начала медленно закрываться.
