Мы с мамочкой как раз одновременно покидали кухню, когда я опомнилась и одернула ее за рукав платья:
— Забыла! Павел Григорьевич скрывает свою операцию. При людях всегда отвергает, что она вообще была.
— Зачем? Не логично, — недоумевала женщина. — Все ведь поймут сразу по… — она скривилась, бросив взгляд на жижу цвета детской неожиданности, — этому.
— Всегда одно и то же: босс устраивает прилюдный концерт, что есть он это не будет. Мол, не надо оно ему, — сочувственно вздохнув, я почти всплакнула. — Только вот мы оба знаем, что, если он хотя бы кусочек съест чего-то твердого — верная смерть.
— Вот это да, — присвистнула мама и отправилась в гостиную, приговаривая. — На что сейчас молодежь только не подписывается… Дурость какая!
Ни один мускул на моем лице не дрогнул, когда я с торжественным видом несла любимому босу приготовленное собственными руками элитное забористое смузи. Заботливо убрала человеческую тарелку, поставила чашу, воткнула трубочку и даже салфеточку на коленках разложила.
— Это что? — Астафьев побелел, пытаясь как можно дальше отстраниться назад. Чуть со стула не упал, я вовремя обратно к столу придвинула. — Какое-то ваше семейное коронное блюдо?
— Хватит ломать комедию, Павел Григорьевич, — невинно поморгала глазками я, усаживаясь напротив. Желудок вовремя заурчал, ну я и наложила себе полную тарелочку салатов, картошки, котлеток и прочих вкусных блюд. — Кушайте… Или пейте, как у вас там это правильно называется.
Лицо Астафьева замерло, стало напоминать испуганного ребенка, которого кинули на конфетку. Затем он рассмеялся, закатив глаза:
— Ладно, Симонова. Шутку оценил… Зачет, — и аккуратно так переставил свой коктейль в сторону, вернув на место тарелку. — Можно мне нормальной еды, пожалуйста?
Павел Григорьевич потянулся за куриной ножкой, жадно облизываясь. В этот момент мамочка, испугавшаяся за здоровье мужчины, как даст ему тканевой салфеткой с колен по рукам! Я поперхнулась едой, закашлявшись, а босс буквально ошалел.
— Вам нельзя, — хрипло, но твердо отрезала женщина. Аж гордость за нее взяла! — нормальную еду, Пашенька. Уж простите.
Поглядывая то на меня, то на мамочку, он осторожно протянул:
— Почему же это?
— Ну, как же… — пожимая плечами, та глянула на меня, ища поддержки. Я кивнула, она и выпалила: — Вы же у нас особенный.
13. Часть 13
— Какой-какой, Марья Витальевна? — по мановению волшебной палочки приказной надменный тон начальника стал больше походить на фальцет.
Скрыв смех за кашлем, на всякий случай прикрыла лицо стаканчиком клюквенного морса. Тем временем, моя искренняя и открытая мамочка развела руками:
— Мы ведь оба знаем, что желудок у вас слабенький.
Брови Павла Григорьевича так и поползли на лоб, а красивый темно-синий галстук резко стал душить. Быстро послабляя давление, мужчина бросил на меня изучающий взгляд. Не требовалось быть гением, чтобы понять: к делу приложила руку Сонечка.
— Не ожидал от тебя такого, Симонова, — покачал головой босс, будто бы говоря: «Что за детский сад ты тут устроила?». — Удивляешь с каждой секундой все больше и больше.
Мама поняла все по-своему. Испуганно переводя взгляд с меня на Астафьева, она явно переживала, что ее смелое высказывание отразится на моей работе. Мол, сдала я личные тайны начальника, проявила непрофессионализм. Астафьев, не скрывая эмоций, смотрел на меня исподлобья уничтожающе. Махнув рукой, она путанно и растерянно выдохнула:
