«Вот тебе и день с Астафьевым тет-а-тет, — покачала я головой, закатывая глаза, — а последний раз ведь пила на школьном выпускном!».
— Проголодалась, Сонечка? — на входе в кухню застыла довольная мать. Благо, все улики к тому моменту я уже спрятала и спокойно доставала тарелки. — Ничего, сейчас вас всех накормлю! — бросив краткий взгляд на дверь в гостиную, где, видимо, уже вовсю хозяйничал Астафьев, заговорщицки прошептала: — Ты мне не говорила, что он такой хорошенький. Прямо чудо. И холостой, Соня! Великолепный мужчина, ни дать, ни взять! Ах… Повезет же кому-то…
«Втерся все же этот жук ей в доверие!», — прошипела я про себя. Хорошо, что мамочка не знала: намеренья у Павла Григорьевича не мирные. И вся его вежливость напускная, подарочки дорогие ради одной гнусной цели. Расстраивать женщину я не хотела, она этого не заслужили… А вот Астафьеву решила малину испортить:
— Мамочка, тут такое дело… — с грустью опустив взгляд на ее великолепные пирожки и запечённую курочку, томно вздохнула. — Павлу Григорьевичу нельзя есть, как обычным людям. Он у нас особенный.
Мамочка прямо застыла. Небось уже спала и видела, как запихивает в него свои пироги:
— Это как? Почему?
— Ну… Ты видела, какой он худой? Подтянутый? — на скорую руку придумала я, мама кинула. Она-то не представляла даже, какой каменный пресс у босса под рубашкой, только я удостоилась этой великой чести. — Резекция желудка, вот так вот. Сложная операция, диета обязательна.
— Ой, ой! — вскинула руками она, качая головой. — Такой молодой, а уже смертельно болен! Давай я ему сейчас на скорую руку новое меню приготовлю…
«Еще чего не хватало!», — разозлилась я, пояснив:
— Нет, это не смертельно. Просто начальник похудеть хотел. Да так, чтобы без усилий. Пошел к хирургу, тот ему часть желудка отрезал.
Скривившись, она уже выглядела по-другому… Менее пораженной что ли.
— Странно, а казался мне адекватным мужчиной. Зачем ему это было надо?
Покрутив пальцем у виска, я вздохнула:
— Говорю же, особенный он.
Поджав губы, мамочка бросила тяжелый взгляд на дверь, за который вовсю гремел Астафьев на моем пианино. Криво, косо и не впопад. Что в очередной раз закрепило мою теорию о его невменяемости.
— Что же делать теперь? — с небольшим испугом женщина развела руками, с тоской поглядывая на множество салатиков. — Я так старалась, так старалась…
— Не переживай, мы его накормим, — закивала я, потянувшись к ящичку, где стоял блендер. — Скинем всего по чуть-чуть в одну мисочку, разбавим молочком с рассолом после огурцов и все: питание после резекции готово.
— Сонь, — недоверчиво вскинула бровь мама, начиная что-то подозревать, — это ты еду для свиней описываешь.
— Знаю, знаю, — закивала согласна. — Но я ведь его секретарша. Он ведь сам меня тебе хвалил, помнишь? Хирург лично рекомендации на почту скинул, подробно все расписав. Так что я точно знаю, что делаю.
— Уверена, — напряглась женщина, — что так надо? Пашенька после такого тебя не уволит?
«Твой Пашенька либо сам меня уволит, либо я сама уйду! Третьего больше не дано», — подумал про себя, а вслух нагло солгала:
— Уверена.
Астафьев первым сидел за столом. Довольный, как слон, в ожидании потопывал ногой и пальчиками салфетки перебирал, пока мы с мамой накрывали царский стол. Я специально носила сперва нормальную еду, чтобы соблазн босса возрос, и слюнка потекла. Под конец настала очередь жижи.
