— Приехали, — скупо осведомил он меня, припарковываясь у старой сталинки на окраине города.
Ситуация казалась все сказочнее. Вот так вот я и узнала, что мой босс знает, где я живу с парнем. А это, к слову, не мое место регистрации или прописки. «Получается, — недоумевала про себя, — он и Димочку знает? Но притворяется?». Но вопросов задавать не стала.
Вообще разговаривать с Павлом лишний раз не хотелось. А вот швырнуть ему деньги в лицо и захлопнуть дверь квартиры перед носом, очень даже. Так что я, не спрашивая разрешение, двумя движениями перелезла через босса на улицу.
— Долго вас еще ждать? — сложив руки на груди, я уставилась на Астафьева строго. Он же никуда не спешил, разглядывал меня странно и озадаченно. Будто что-то хотел сказать, но не решался. Пока мужчина кусал губы, я решила ускорить процесс и потянула его за руку. — Вам уже миллион не нужен? Нет? Так вот мне чужое тоже не нужно.
С тяжелым вздохом барин-таки вышел со своего трона и на удивление неторопливо пошагал за мной в старый побитый временем вонючий после кошек подъезд.
3. Часть 3
С Димочкой мы познакомились через социальные сети и общих знакомых не имели. Он прекрасно ладил с моей мамой, а вот его родню я видела лишь раз во время разговора парня по видеосвязи. Квартиру мы снимали на двоих. И открывая ключом старую советскую дверь, я вдруг поняла, что вскоре шокирую Астафьева нашим «дизайнерским» ремонтом.
— Что там, Сонечка? — ехидно поинтересовался босс, из-за плеча заглядывая на мои трясущиеся руки с постоянно падающим на каменный пол ключом. — Совесть проснулась? Хочешь покаяться во грехах?
— Ничего себе, какие вы слова знаете! А обычно только «бегом» и «срочно», — в тон ему саркастично прошептала. Услышал босс или нет, но затих. Без его нависающего позади громоздкого тела я смогла открыть дверь и зашла внутрь.
Было страшно. Я ждала смех и издевок, но Астафьев молчал. Тихо прошел вперед по коридору, даже дверку за собой вежливо захлопнул. Мертвая от стыда и ощущения собственной ничтожности, я плелась за ним следом, пристегнутая к тому же наручником.
— Сонечка, дорогая моя, — замерев у отваливающегося куска обоев, Павел Григорьевич попытался приклеить его обратно, но тот снова опал, — напомни-ка мне, сколько у тебя оклад?
Вот на этом моменте я резко захотела провалиться под землю. Глядя куда угодно, но не на мужчину, сдавленно выдохнула:
— Двести тысяч.
На лице Астафьева была маска. Вообще не понятно, о чем он там думает у себя в голове, пожимая плечами:
— Мне казалось, этого хватит, чтобы ты не снимала квартиру под столицей в криминальном районе. В месте, где даже дверей в подъезд нет. Прямо-таки приглашение: «Заходите, господа наркоманы, бомжи и бродячие собаки!».
Дрожь пронзила насквозь. Наверное, не стоило этого делать, но я зачем-то в сердцах выпалила:
— Я все маме отдаю. Мне только двадцать остается.
Астафьев молчал минуту, а потом присвистнул, скупо произнеся:
— Не густо.
Неловкое молчание возникло между нами, а Павел Григорьевич все никак не возвращался к поискам сумки. Все смотрел и смотрел на меня. Это уже начинало не просто смущать, но и напрягать.
— Мама болеет? — хриплый вопрос в кромешной тишине заставил сердце быстрее забиться. Не найдя в себе силы и слова ответить, просто скупо кивнула. Тогда босс почему-то кратко рассмеялся. С интересом взглянув на мужчину, увидела его пренебрежение. Обращено оно было не ко мне, а к нашему с Димой портрету на стене. — А что же твой этот «Димочка» не может помочь?
