Витька вдруг гаркнул на неё:
– Да, замолчи ты! Перестань!
Она сразу смолкла, уставилась на него удивлённо, даже родилось какое-то чувство, подсказывающее, что Витька сейчас всё уладит. Вот сейчас, обернётся вокруг себя и превратится в волшебника. И сразу, сразу всё наладится: лодка будет стоять на пристани, прикованная к ржавому тракторному колесу, ребята будут восторженно смотреть на неё, затаив дыхание, а она, чуть отставив в сторону руку, станет прогуливаться по скрипучему песку. И коленка совсем не будет болеть. Но Витька не стал оборачиваться вокруг себя, не стал превращаться в доброго волшебника, он присел на колени, закрыл лицо руками и заплакал. Его плечи и спина мелко вздрагивали, он наклонялся всё ниже, ниже, пока не уткнулся головой. Чтобы хоть что-то говорить, Клаша тронула Витьку за плечо и проговорила:
– Надо Виталика покричать. Он же вылез на берег? Вылез?
Витька перестал вздрагивать, поднял голову:
– Пойду, посмотрю. Ты здесь сиди. Найду его и придём за тобой. Поняла?
– Поняла. Куда я денусь, коленка вон, на глазах вздувается.
И снова заплакала, только тихо, чуть слышно всхлипывая. Коленка, и правда, вздулась так, что едва помещалась в штанине обтягивающих брючек. С трудом стащив резиновые сапожки, Клаша вылила из них воду и поставила рядом, на проглядывающее между деревьев солнышко. Витя ушёл по берегу и, было слышно, как он кричит друга. Потом крик стал раздаваться издалека, заглушаясь шумом воды, уже было не разобрать, что он кричит. И он ли это вообще. Потом и вовсе не стало слышно ничего, только вода, вода, вода…
Плакать больше не хотелось, хотелось быстрее попасть домой и ощутить ласковое прикосновение тёплых бабушкиных рук к больному колену. Казалось, что стоит только бабушке погладить это колено, приложиться к нему сухими бабушкиными губами, сразу утихнет боль и спадёт опухоль. Ах, бабушка, где же ты, со своими тёплыми, ласковыми руками? Где же ты?
Витьки не было.
Какие-то глупенькие, но такие желанные мысли лезли в головку девочки. Она рисовала себе предстоящие события. Уж, коль так случилось, уж, коль болит коленка, как-то надо выбираться домой. Видимо, мальчишки сделают какие-то носилки, усадят её на эти носилки и понесут. До самой деревни понесут, и там, прямо до самого дома. Деревенские девчонки обзавидуются! Только носилки надо сделать так, чтобы мальчишки шли по краям, а она сидела между ними, а руки положить им на плечи. Или на шею. Нет, пусть на плечи. А ноги лучше скрестить. Да.
Витьки не было.
Солнышко уже не проглядывало между мохнатыми деревьями, оно лишь угадывалось далеко внизу, на уровне Клашиного лица. Навалилась прохлада, а не просохшая одежда не грела, она наоборот, забирала последнее тепло. Дрожь пробегала по всему телу. Приближался вечер. Откуда-то поднялась мошка и Клаша едва успевала от неё отмахиваться. Поднявшись на одной ноге, придерживаясь за молодую берёзку, Клаша несколько раз крикнула, всё громче, громче:
– Витя-а! Витя-а-а! Виталька-а-а!
Тайга молчала. Даже ни одна синичка не отозвалась на эти крики. Да и крики-то были совсем тихими по сравнению с тем, как шумела река. Река кричала во всю свою мощь, во всю ширь, во весь свой извечный простор.
Витьки не было.
Ни Витьки, ни Витальки, куда они могли запропаститься? Не могут же они просто так оставить её одну, скоро наступит ночь. Она ещё ни разу не оставалась в лесу одна, она вообще не оставалась в лесу, даже днём. Однажды бабушка брала Клашу с собой, когда ходила по грибы, было весело, но очень быстро всё надоело, особенно комары и лесная духота. Она тогда стала хныкать и уговорила бабушку вернуться домой, хотя корзинка была ещё почти пустой. Когда выходили из леса, набрели на ягодную полянку. Черника в тот год уродилась просто удивительная и Клаша принялась её поглощать, а бабушка стала собирать ягоды в ту же корзинку, где лежало несколько грибов.
