– АНДРЕЙ! АНДРЕЙ! – откуда-то сверху доносится крик. Это испуганная жена будит меня. Любимая чудесная жена. Это было только предвестие тех ужасов, через которые ей придётся пройти из-за меня…
– Ты говорил на странном жутком языке, это были как будто перевернутые слова из твоего стихотворения.15
Еще не раз ей придется меня возвращать оттуда, но не всегда это было так просто.
Итак, два года я потратил на безуспешные попытки прорваться к «улице сна». Параллельно было еще что-то: поступление в аспирантуру с математического на философский факультет, работа в школе учителем информатики, но все это касалось меня очень мало.
А потом мы неожиданно сорвались и поехали в Питер. Лена тогда окончательно оставила мысли о юридической карьере и находилось на мучительной развилке. Почти каждый день она говорила о своей якобы никчемности и непригодности, и об отсутствии смысла. Дабы дать ей оглядеться, а скорее, чтобы самому сбежать от себя, я подумал о Питере. Незадолго до того как мы заговорили о такой возможности, Лене приснился летящий к нам в окно черный памятник Петру Первому. И кто-то сказал: «Умерла наша общая мать». Рядом с черным попом они стояли у гроба. А сразу после того, как мы решили ехать, незнакомая женщина подошла к ней на улице и, ничего не зная о наших намерениях, попросила ни в коем случае не покидать область в ближайшем году.
В Питере мы познакомились с рядом интересных людей и заработали довольно приличную по нашим понятиям сумму, которой хватило на покупку новых велосипедов и поездку в Европу. Поездка в Прагу была нашей старой мечтой – она ведь так напоминала тот самый загадочный город, живую мандалу, отражающую структуру «высшего Я» или чего-то еще поважнее. По ее загадочным улочкам Густав Майринк настойчиво водил своих сомнамбулических големов и гермафродитов16 до тех пор, пока читатель не начинал ощущать себя кем-то в этом же роде. Но поездка не принесла радости. Что-то случилось. Что-то прорвалось внутри. И черная зловонная субстанция стала заполнять душу.
И вот мы вновь идём по заветной улице: прекрасная, как Мадонна, Леночка в развевающемся голубом платье, гигантский Птица, пыхтящий под неподъемным рюкзаком спиртного, и я плетусь позади, словно живой мертвец, повешенный клоун, говорящий зомби. Заходим в похожий на средневековую конюшню двор, подъезд номер 12, заветная дверь, код 38, поднимаемся вверх по немецкой лестнице мимо закрученных спиралями перил.
– Ну все, Гуслярыч, мы пришли, – докладывает Птица.
– Ага, сейчас, – словно старинная книга открывается дверь, за ней – милый, но как будто сильно постаревший Толик.
Вот мы и снова здесь! Сколько же связывало меня с этой комнатой! Она была полна воспоминаний, юных мыслей и мечтаний, многие из которых уже осуществились, а многие еще нет. Крохотная комната в коммуналке могла послужить превосходным материалом для готического писателя: карта млечного пути у окна, старый немецкий камин, стена, увешанная фотографиями и изрисованная художествами гостей. Руны, загадочные, похожие на свастики, узоры, а чуть дальше – сказочная карта, нарисованная художницей Асей, с которой встречался тогда Птица: в центре располагался холм, похожий на лицо странного существа – то ли растамана, то ли муравьеда, его огибала улица под названием «Надуманная» (не моя ли это улица zu dem Tod?). Казалось, улицы уходили за пределы рисунка, в невидимый астральный мир, окружавший пространство.
