Плохая фанатка - страница 3

– Люди все еще верят в тебя, – сказала она.

– Правда? И где они? – Он забросил сумку на плечо. – Потому что я вижу только тебя.

В ее взгляде снова мелькнула обида, и он подавил порыв кинуть сумку и все ей рассказать. Что наставник бросил его после первого же неудачного сезона и он осознал, что все это время тот просто пускал пыль в глаза. Что с двенадцати лет он добивался всего в одиночку. Что всех волновало лишь то, насколько хорошо он бьет по белому мячику, – и, боже, как его это злило. Он ненавидел гольф и все, что с ним связано.

– И я не уйду, пока все не вернутся, – сказала она.

Раздражение пронзило его раскаленной иглой. Он просто хотел уйти с миром, и мешала только она.

Хотелось отложить сумку и снова взяться за клюшку, чтобы попробовать еще раз – ради нее, девушки, которая почему-то продолжала верить в него. Уэллс подавил это желание; вместо этого он выхватил из ее рук плакат и разорвал его надвое, мысленно ругая себя. Бросив обрывки на траву, он усилием воли посмотрел ей в глаза, потому что нельзя было одновременно быть ублюдком и трусом.

– Еще раз: ты мне тут не нужна.

И вот теперь он добился своего.

В ее глазах он больше не был героем.

И это ощущение было в миллион раз хуже, чем когда мяч улетел в деревья.

– Прости, что так вышло с обедом, – выдавил он с трудом, проходя мимо. – Прости за все.

– А как же зеленый пиджак?

Уэллс остановился, но не повернулся к ней. Не хотел, чтобы кто-то – особенно она – увидел, как задели его эти два слова: «зеленый пиджак». Ежегодный турнир в Джорджии считался главным событием в мире гольфа. Выиграл «Мастерс»? Все, ты легенда. Победитель традиционно получал в подарок зеленый пиджак, которым мог хвастаться весь следующий год. Все мечтали о нем.

– Что?

– Ты как-то сказал, что не завершишь карьеру, пока не завоюешь зеленый пиджак в Огасте. Но у тебя его нет.

Ее слова пронзили ледяным уколом.

– Спасибо, Джозефина, я в курсе.

– Цели так легко не бросают, – непреклонно заявила она. – Нельзя просто взять и расхотеть то, к чему упорно стремился.

– Можно. Я вот расхотел.

– А я думаю, что ты врешь, Уэллс Уитакер.

– Думай, что хочешь. Все равно не вернусь.

С этими словами он в последний раз ушел с поля – и да: никто не заметил.

Никто, кроме Джозефины. Последнего человека на этой планете, которому не было на него наплевать. Скорее всего, он никогда больше не увидит ее. Никогда не услышит, как она защищает его перед другими фанатами, никогда не увидит плаката, обнадеживающе маячащего среди бейсболок, и необычного цвета волос, выделяющихся на зеленом фоне.

Признать это оказалось неожиданно сложно, и все же он не остановился. А на полпути к парковке бросил сумку для гольфа, не волнуясь о судьбе клюшек, выпавших из нее. Сбросил балласт, чтобы стало чуть легче.

А чувство свободы – оно рано или поздно придет. Придет ведь?

Конечно. В любой момент.

Но когда он оглянулся на поле и увидел, что Джозефина все еще стоит там, отвернувшись от него, переставлять ноги стало тяжко. И все же он заставил себя сесть за руль «Феррари» – и, выехав с парковки, продемонстрировал увитому плющом зданию клуба средний палец.

Уэллс Уитакер покончил с гольфом и со всем, что с ним связано.

Включая зеленоглазых оптимисток, из-за которых он снова начинал мечтать о победе.

Спустя три недели после выхода из турнира Уэллс приоткрыл опухший глаз. Он не знал, какой сегодня день и месяц: может, июнь, а может, и декабрь. Да хоть прошлый год. Он ходил оторванным от реальности с того момента, как вышел с поля в Палм-Бич-Гарденс и вернулся в родной Майами. Он пил. Господи, он столько пил, что все органы, казалось, облепила густая смола.