Я разминаю шею и говорю себе, что на счет «три» я открою гардероб. Это мой дом. В Лондоне. Здесь живем мы с Ноем. Я теперь живу иначе. Я теперь иная.
Беру с собой как можно меньше вещей, уверенная, что буду дома до того, как Ной вернется на следующей неделе из Парижа. Перед выходом застываю перед проемом кухонной двери, глядя на темно-синие шкафчики с белыми гранитными столешницами. Это помещение спроектировано для того, чтобы быть зрелищным. Место, предназначенное для демонстрации нашего успеха. Впечатляющая кухня с люстрами, свисающими над столом и над диваном в дальнем конце…
Я заставляю себя сдвинуться с места. Закрыть за собой входную дверь. Я говорю себе, что не успею опомниться, как вернусь сюда, и к тому моменту ничего не изменится.
Я всегда хорошо умела лгать. Даже самой себе.
* * *
В Молдон ведет извилистая дорога. Это единственная дорога, и, когда машина входит в повороты, у меня возникает ощущение, будто я возвращаюсь в прошлое; каждый поворот отматывает назад очередной год, пока наконец передо мной не возникает речной берег, и мне снова семнадцать лет, я иду рано утром по набережной до самого ее конца, где стоит огромная железная статуя сакса, установленная в честь Битвы при Молдоне…
Я часто сидела там, глядя на восход солнца, и представляла, как великолепно выглядели корабли викингов, длинные и узкие, когда скрытно пробирались через Эссекс по реке, готовые к сражению. Я воображала, что слышу сквозь крики чаек ритмичное пение гребцов, ощущаю, как отдается в моем теле бой их барабанов. Какими отважными они должны были быть, будучи в любой момент готовыми к войне! Я надеялась, что, сидя здесь, у края воды, в которой отражалось так много исторических событий, смогу впитать хоть немного храбрости этих людей, собрать ее и унести с собой домой.
Проезжаю поворот, ведущий к дому, где я выросла, и вместо этого держу путь прямо, направляясь к дому Макса. Когда он купил дом поблизости от родительского, я не могла в это поверить. Мне казалось бессмысленным, что Макс сделал все, дабы остаться здесь.
Я намереваюсь пробыть здесь считаные дни и всеми силами держаться подальше от мамы и нашего родного дома. Есть причина, почему я не возвращалась сюда почти двадцать лет. Даже от одних воспоминаний об этом месте у меня пересыхает в горле, а воздух становится таким плотным, словно вот-вот раздавит меня. Лишит меня возможности дышать. Двигаться. Как будто я снова оказываюсь там и не могу сбежать.
А что же мама? Она дождаться не могла того момента, когда избавится от меня. Всего неделю спустя после смерти моего отца мама вошла ко мне в комнату и заявила, что договорилась со старшей сестрой моего папы, тетей Кэрол. Было решено, что я некоторое время поживу с тетей и моей кузиной, Шарлоттой, в Южном Лондоне. Что для меня будет неплохо «сменить обстановку» и провести некоторое время в большом городе, прежде чем поступить там в университет.
Это «некоторое время» обернулось тем, что я прожила в Лондоне следующие восемнадцать лет. Поступила в подготовительный колледж и осталась там до следующего лета, когда подала документы в Лондонский королевский колледж. Мама так и не приехала ко мне. Ни разу. И не позвала меня вернуться. Она не изображала обезумевшую от горя мать, которая отчаянно жаждет, чтобы ее дочь возвратилась домой. Вместо этого устроила мой отъезд, а потом забыла обо мне.
