Думаю, это психологическая собачья травма. Когда водила её в ветеринарку после того как нашла, на рентгене обнаружились старые зажившие переломы. Носиться как угорелой сейчас ей это не мешает, но я с ужасом представляю насколько же бедняжке больно было тогда.
Минута, две, три. Чара испарилась.
На зов не реагирует, в поле зрения не промелькивает. Умчалась куда-то в ответвление, где уже не так освещено, а музыка едва слышна. Собственный голос в образовавшейся тишине звучит пугающе громко. Хорошо, что ночи не такие тёмные.
Улавливаю тихое гавканье и спешу туда, обнаруживая питомца возле лавочки, на которой одиноко сидит человек в чёрном балахоне. Разглядеть его сложно из-за натянутого капюшона, понятно только по комплекции, что не девушка. И что он кормит мою собаку чем-то прямо с рук!
― Чара, ко мне! Сколько раз говорила, не бери ничего у незнакомцев, ― с досадой подхожу к любимице, пытаясь оттащить за ошейник.
Какой там. Она так-то особа крупногабаритная. А когда упрямится и вовсе словно в землю врастает.
― Не отравлено. Это обычная ветчина, ― для подтверждения машут мне надкусанным сэндвичем. Такие продаются в круглосуточных магазинах.
Я ещё удивлялась всегда, кто такое есть способен? Это же дрянь полнейшая. От набуханного соуса слишком жирно, ингредиенты сомнительного качества, не говоря о том, что неизвестно сколько такой вот бутерброд валяется на прилавке, прежде чем его купят. Может день, а может, и неделю.
― Не надо ей таких деликатесов. Потом лечиться замучаемся.
― Ты ж не утрируй, Чижова. Сколько ем, пока живой.
Чижова? Откуда он знает мою фамилию?
Хотя да, голос знакомый. Недоверчиво всматриваюсь в черты, но из-под капюшона выглядывает только упрямый подбородок.
Заметив, что я его не узнаю, парень делает одолжение и выпрямляется, вскидывая на меня глаза.
От удивления выпускаю ошейник.
Офигеть, Сорокин.
― Ты-то что здесь забыл?
― Ужинаю под звёздами. Не видно?
Видно. Сэндвич, вскрытая жестяная банка сэвэнапа и пачка сигарет ― ужин богов.
― И давно ошиваешься в этих краях? Я тебя здесь прежде не видела.
― Так и я тебя тоже. Может, мы просто друг друга не замечали? Но ты, конечно, девица отчаянная. Так и ищешь неприятностей на задницу.
― Сейчас-то что не так?
― Шляешься одна по подворотням.
Ну, этот закоулок сложно назвать подворотней, но всё же толика правды в его словах есть ― местечко не самое удачное. В таких обычно тайком курит персонал из ближайших гостиниц. Чтоб не светиться перед посетителями.
― Я не одна,― резонно замечаю.
― А, ну да. С тобой же грозный сторож, ― насмешливо чешут Чару, а та только и рада. Льнёт к нему, выпрашивая ещё непонятную мясную продукцию. Предательница. За кусок ветчины продалась. ― Чихуа-хуа всех разобрали? Я думал, богатые девочки предпочитают карманных собачонок.
― На рынке обманули. Обещали, что не вырастет.
Витя усмехается. Оценил шутку.
― Всегда хотел собаку, ― говорит он непривычно задумчиво.
― И почему не завёл?
― Предки были против. Да и не прижилась бы. Либо голодом уморили, либо запинали бы до смерти.
Становится как-то не по себе от таких откровений. Прикалывается? Непохоже.
― Сочувствую, ― только и могу ответить. ― Я её тоже не планировала. А так у меня кого только не было. И морские свинки, и хомяки, и рыбки, и волнистый попугайчик. Последнего очень любила, вытащила из клетки и к окну открытому понесла. Показать что-то. А он улетел. Несколько дней с сачком по двору бегала, но так и не поймала.
