– Наслаждения?
– Ещё?
– Ты читала Ролана Барта?
– Дурак, что ли?
Она отодвинулась. Действие порошка закончилось внезапно. Это была скоротечная “химическая любовь”, мощный стимулятор тактильных ощущений. После ХЛ неважно, гладишь ты ногу принцессы, искусственную кожу сидения или мокрого хомячка, если подвернётся, – восторг всех чувств гарантирован в течение пяти минут. Затем приходит отходняк, бессмысленный и беспощадный. А в результате – ни секса, ни текста. Только лайки, лайки… Странные вещи употребляют мои юные современники. Мозг от них чешется.
Я чихнул.
– Будьте здоровы! – сказали пограничники.
Они всё ещё были здесь и смотрели на меня с любопытством: как дети на сову. Бедные дети, на целый год лишённые компьютерных игр, отправленные злыми генералами в страшные ебеня без интернета, где приходится долго бродить среди скал, пока найдёшь хотя бы одну палочку сотовой сети.
– Хотите курить? – спросил я.
Они радостно кивнули. К счастью, у меня был табачный запас, который я разделил с ними по-братски: полпачки оставил себе, две непочатые отдал. Юноши сразу перестали делать строгие лица, задымили, расслабились и выболтали свою мечту заветную. Всем троим хотелось трахнуть дочь конокрада из Кош-Агача, 17-летнюю блондинку, помогавшую своему отцу тырить и угонять в Казахстан лошадок. А там их рубят на колбасу. Девчонка – огонь, месяц назад они её чуть не сцапали, когда она вечером купалась в реке, но сучка не растерялась, прыгнула на коня, как была – мокрая, и с гиканьем ускакала в горы, пока преследователи форсировали водную преграду на своём “газике”-69. Зато им досталось нижнее бельё нарушительницы государственной границы. Интересно, как они разделили на троих этот боевой трофей?
– Так вы, значит, на машинке тут разъезжаете?
– Ага, за скалой припарковались, чтобы вас не спугнуть. Думали, а вдруг вы – шпион или террорист, и тогда нам увольнительную дадут.
Увольнительная давала им шанс на встречу с блондинкой. Но даст ли блондинка? Вот в чём вопрос. Сомневаюсь, чтобы дочь конокрада соблазнилась такими неромантичными обормотами. Форма сидит мешковато, дизайн не от Hugo Boss, и содержание так себе – прыщи да сперма. Конечно, я был сердит на них за то, что своим дурацким появлением они спугнули мысль, сбили тонкие настройки повествования.
– Извините, ребята, что я не тот, кто вам нужен.
– Да ладно, фигня. Другого поймаем. Спасибо за сиги. Хотите, подвезём в деревню?
– Нет, я, пожалуй, ещё немного подожду своего мертвеца.
– Тогда идите на ту сторону, а мы вас здесь, типа, не видели.
Эти слова почему-то неприятно кольнули: как будто шёл мимо зеркала, бросил взгляд, а там – никого. Писатель-невидимка на берегу волшебного озера, не знающий, чем закончить повествование, как придать товарный вид случайным фактам чужой биографии. Время вышло, редактор спрашивает: как у нас дела? Насколько приятнее воображать готовый текст, чем писать его на самом деле, чувствуя холодок дедлайна, и понимая, что сегодня тебе совершенно нечего сказать!
Ладно, на чём я остановился?
Нагрузив телегу картинами, Гуркин выезжает за границу – в Монголию, прибившись для безопасности к отряду знакомых партизан, по дороге объясняя жене и детям, что движет им не страх лично за себя, а мысль о том, что весь его труд может пострадать во время этой неразберихи от тёмной народной массы. Жена и дети покорно бредут рядом с телегой, где для них нет места, и тревожно гадают, куда лежит их путь.
