Он бросается к пазлу, спеша вернуть тому прежний вид. Пальцы неумолимо дрожат в попытках сшить яркий небосвод. Закончив, Он возвращается к Эдель, чей взгляд приклеился к мозаике. Её хрустальные глаза тускнеют с каждой секундой, словно готовы вытечь под давлением петли. Смотреть на девушку невыносимо, Человека увлекает моросящий дождь, а, когда Он оборачивается, дыхание Эдель горящим ножом проносится по щекам. Ногти впиваются в спину, губы льнут к кадыку. От тепла Эдель по телу бежит холодок.
– Кто тебя так? – спрашивает она.
Её коготь легко справляется с верхней пуговицей рубашки, освободив приставшие на шее царапины. Шрамы – страшащие борозды на Его коже. Эдель излучает заботливую взволнованность, капля искренности в ливне фальши. Человек слеп в страстном желании веры и, на секунду потеряв внимание, чувствует скользящий по шее язык. В этот момент Ему становится так неуютно, так мерзко, Он пятится назад, не боясь раздавить что-либо, голова спускается под воротник рубашки, желая спрятаться в панцире.
– Я совсем забыл о кофе… – бормочет Он и убегает в сторону кухни.
Встав у живучего кофейного душка, Он даже не думает касаться чашки.
Эдель… Что она вытворяет? Каждое движение вычурно, взмах руки хамски врёт взгляду. Кто-то точно управляет ею, кто-то жестокий, чужой.
– Что-то не так? – доносится из-за плеча.
То ли окно полностью заволокло стеной дождя, то ли наглый пот покорил веки. Сердце тяжелеет, холод натягивает кожу на кости. Человеку плохо, как никогда. Потому что Он помнит о лёгком пути.
– Я нравлюсь тебе… Разве нет?
Металлический голос, бросив короткую фразу, беспардонно ужился в Его голове.
Глупая люстра раскидала тень по стенам кухни. Что это? Не ржавчина ли ползёт по этим проклятым стенам?
Человек обернулся, чтобы что-то ответить, но не смог отыскать лицо собеседницы. С ним говорит беспросветная тьма коридора.
– Я не в твоём вкусе? – жалобно стонет железо.
Он хочет уйти, но окно не протянет руки, максимум – помашет отгрызенной кистью. А чёрный выход завален чернилами, самыми чёрными.
– Мне нужно в ванную, – находит Он решение. – Я быстро…
Человек запирается на засов, включает воду и, спиной подперев дверь, скатывается на пол. Воздух в лёгких смастерил гирю и горьким привкусом царапает горло. Струя воды бьёт по черепу, этот звук напоминает голос Эдель, ставший жутко противным.
«Боже мой… Что мне делать? Я угодил в тот капкан, что с радостью примерил бы любой проходимец. И почему мне так скверно от того, что доставляет приятный трепет? Я не прочь умереть в плену её глаз, но меня тошнит от её прикосновений».
Нет, Эдель всё ещё мила Человеку. Она ни в чём не повинна. Мерзавка-судьба способна и цветущую лужайку обратить в лист фанеры.
Что дальше, не подскажешь? Прячься в скворечнике, миру подставив диаметр щедрый – без него никак, задохнёшься. А что там насчёт «просто уйти»? Оттолкнуть, ударить, сломать. Хлопнуть дверью, да так, чтобы окна вздрогнули! Те чёрные окна со стекающей на пол смолой… Беги. Но тогда сам станешь смолистым пятном и выше пола вряд ли поднимешься.
Здорово вот так сидеть на холодном полу и под истошный водяной крик спорить с внутренним голосом. Особенно, если представить, что не о чем спорить. Не от чего спасаться. Представить, что нет меня…
Оглушающий тенор воды сменился бурлящим баритоном. Человек ощущает рядом чужое дыхание. По ту сторону двери Эдель устало ждёт, когда отмоется её герой. Голос девушки не замечает преград. Он стал той дверью, он врос в стены, взывает с потолка и льётся водой из крана.
