– Как так, елки-палки? Мы же тебя искали. Я уже хотел сегодня сельчан на твои поиски поднимать. Куда же ты вчера нырнул? Сидели все трое в тракторе. Ты сам-то – ничего был. Стихи чудные декламировал. Век таких не слышал. Как артист, какой! Сам что ль сочинял? Ты их мне потом перепиши. А теперь садись, прими дозу. Ты бледный, как спирохет, какой! На человека не похож. Правильно говорят люди: «Похмелись, и слез не будет!»
Первая рюмка вошла, как штопор в бутылку. В пальцах сразу чувствительность появилась. Прихватил щепотью со сковороды остатки яичницы и кинул в озябший рот. Поводил челюстями – хорошо!
– Вытолкнули, вытолкнули твоего Батона! Чего спрашиваешь? Хотя я ни о чём таком еще не спрашивал, а только приходил в себя.
– Замерзал твой Батон! – весь, подавшись в мою сторону, почему-то резко, с укором, как бы оправдываясь, говорил землеустроитель. – Если бы не мы, твой Леха в наши черноземы вмерз. У него шланг в системе отопления лопнул. Радиатор пустой, и печку разморозил. Запаска выручила. Резина долго горит, вот и грелся. Дернули раз-другой. Ты рядом тогда стоял. Чуть буксировочным тросом ухо тебе не отсекло. Веревка бельевая, а не трос. Оборвался. Колеса – ни в какую! Ну, ты чего не пьешь? – уставился на меня землеустроитель. – Пей! Катька на утреннюю дойку ушла. Теперь я хозяин. Спешить некуда. Если бы не Плужок, – до мартовской оттепели твоему другу сидеть. Его тачка по самое днище замонолитиласъ. Трос, я говорю, оборвался, когда ты еще рядом торчал, монтажник-такелажник! Закусывай! Чего ты? – и пододвинул ко мне уже порожнюю сковороду. – Ах, да! – спохватился Семен, и тяжело приподнявшись с места, дотянулся до холодильника, пошарил где-то там, внутри и вытащил, не глядя тарелку с остатками вчерашнего ужина. – Плужок – ухмыльнулся рыбозаводчик, – кружился, кружился возле вашей машины, да и подцепил ее ковшом под багажник. В тракторе сила дурачья. Отодрали тачку. Ничего, мотор в порядке, только багажник выше крыши взъерошился. Плужок на это дело спец, костоправ хороший. Выправит. Он виноват, что ли? – почесал затылок Семен. – Да, дела…
– А где Леха с машиной? – после второй рюмки опять расслабился я.
– А я тебе, не говорил что ли? Как где? Они теперь с Плужком, как братья кровные. Не скоро расстанутся. Машину на ход поставить – это не бабу раком. Тут торопиться некуда. Пей пока!..
Домой возвращались только на третьи сутки.
Я все ломал голову: – как бы нечаянной командировкой жену успокоить и отвести от себя скандал.
Что крутилось в голове у товарища, даже автор не знал. Ехали молча, но каждый думал о своем.
И только под конец пути Леха Батон вздохнул:
– Машину продавать придется… Может, ты купишь? Я уступлю только.
– Ага, куплю! – подхватил я. – Вот Нобелевскую премию получу и куплю!
Машина, раздрызганная и вихлястая, гремя всеми суставами, въезжала в заснеженный город. Стояла настоящая зима.
А на свою малую родину мы зря спешили; тропинки детства в бурьяне перепутались. От памятника Ленину одни пролетарские ботинки на постаменте остались. Какой-то местный недоумок ножовкой отпилил ноги вождю, думал, что Ленин бронзовый, из цветного металла, а это бетон, покрытый краской под бронзу, да и только! Зря пилил, старался.
Ильич бы и сам от недогляда упал…
