По дорогам России от Волги до Урала - страница 22

Церковь в Успенском целиком построена из этих древних камней. Сегодня от древнего Болгара остались только неудачно отремонтированный Большой минарет[108] и довольно занятная башня, ставшая прибежищем сотням голубей; одни ученые считают, что в ней раньше размещалось ханское судилище, другие – мечеть, а некий преподаватель из Казани утверждает, что это была ханская баня[109]. Рядом с православной церквью возвышается невысокое, покрытое современной крышей массивное строение, переоборудованное под православную часовню[110], чуть дальше – фундамент огромной мечети[111].

Местные детишки, не отстававшие от меня ни на шаг, беспрестанно совали мне в руки какие-то найденные в земле кольца и фрагменты украшений. Думаю, что если провести здесь основательные раскопки, то можно будет обнаружить много интересного.[112] При распашке полей и рытье могил на сельском кладбище крестьяне не раз находили ценные предметы.

Малый минарет в Болгарах

Разочарованный увиденным, я вернулся в жилище сторожа, и чтобы скоротать вечер, поинтересовался у него, есть ли в селе знатоки народных песен. Получив утвердительный ответ, я попросил пригласить их, и вскоре ко мне пришли около полутора десятка молодых людей. Сначала они о чем-то толковали и спорили в соседней комнате, и наконец зазвучали гармонь (популярный у русских крестьян музыкальный инструмент) и скрипка.

Сторож сообщил мне:

– Парни готовы спеть тебе, но очень уж робеют перед иностранцем, надо бы их слегка взбодрить!

Я сразу понял намек и передал артистам водку. Глотнув, они начали свой концерт. Певцам весьма прилично аккомпанировала гармонь, а скрипач при каждой фальшивой ноте смущался и прерывал игру (должен сказать, что делал он это довольно часто). Они спели мне старинные народные песни о красной девице, милой невестушке, приветливой, как вечерняя звезда, и восхитительной, как соболь, о ее точеной фигурке, о голосе, подобном весенней песне соловья. Мелодии, чаще всего печальные и меланхоличные, были весьма приятными на слух. Исполнили они и шуточные песни, в которых проскальзывали скабрезные словечки. Помню, одна такая песня была про девку и комара, содержание которой я воспроизвести здесь не могу[113]. Солист запевал песню гортанным, немного грубым голосом, потом ее хором подхватывали остальные, сочетая басы с высокими и пронзительными нотами. Французские крестьяне так петь не умеют.

Сельские артисты пришли ко мне в своей повседневной одежде, в красных и синих рубахах, в лаптях и высоких войлочных сапогах. Когда они устали, я стал расспрашивать их, знают ли они, кто я такой, откуда приехал и где находится моя родина. Один из них, самый смелый – это, видимо, был первый парень на деревне, – ответил за всех:

– Да, за морем есть большой город Париж, там много водки, и мужики могут пить больше трех раз в неделю!

Он добавил, что нынешние французы так любят Россию, что вскорости сделают царя Николая своим императором.

Постепенно осмелели и остальные, став толковать о своей доле, о земле, иногда благосклонной, но чаще неблагодарной, которую тяжело обрабатывать, о тягостной и долгой зиме, когда голод бывает страшнее холода.

– Какой будет следующая зима? – поинтересовался я.

– В этом году дождей было мало, урожай уничтожила засуха, потому зимой будет голодно, – отвечали они.[114]

Они говорили об этом с грустью, но смиренно, сопровождая свои рассказы по-детски наивным смехом.