К проруби часто привозят полозья —
можно туда ненароком вкатить.
Раньше спасала судьба за волосья,
не за что нынче меня ухватить.
Льну не к мальчишкам,
а к внучке с игрушкой,
чтобы побыть хоть немного добрей.
Нету волос на моей черепушке,
лысину гладит
мне лишь брадобрей.
Так без лохматости холодно коже…
Хочется лёжа в осенней траве,
словно собаке —
до боли,
до дрожи,
чуять ладонь на своей голове.
Когда, приняв ликёра рюмку за обедом,
твой муж присядет в кресло старое, зевая,
слегка укрой его, супруга, тёплым пледом —
пускай подремлет единица боевая.
И коль, умаявшись от длительных стараний,
жена устроится удобно на кушетке —
ты, благоверный, отодвинув бок бараний,
накинь на ножки плед немыслимой расцветки.
Усталым вечером в обнимку прикорнёте —
покров согреет ваши полторы персоны…
Под ним пусть хватит места в длительном полёте.
Да не продуют вас пассаты и муссоны!
«Сына подарила мне жена…» —
так писал отец когда-то маме.
А сейчас своей чудесной даме
сам ищу мужские имена!
Маленькая копия моя,
шаурмою свернутый кулечек
в этот день среди якутских дочек
брызнул струйкой маленький маяк.
Отыскавши в вечной мерзлоте,
накануне квасили капусту.
Скулы сводит сочною пелюсткой —
с детства очень любишь ты хрустеть.
Вероятно, кислая среда
для твоих бактерий благотворней…
Также помогли четверг и вторник,
впрок пошли ворчанье и еда.
Двадцать раз уже благодарю
тот сперматозоид лотерейный.
И живём мы, радуясь семейно,
каждый год зануде-ноябрю,
для того, чтоб, издали следя,
капнуть в круговерти непогожей
на твою обветренную кожу
капелькой австрийского дождя.
Нет смысла бежать вместе с собственным племенем
за новой добычей, что ждёт впереди.
И лучше не мчаться в погоне за временем,
а просто приятно его проводить…
Взяв целую мудрость, не быть
целомудренным,
и в гости беспечно «ходить» на такси.
Кусок отрезать не с попрёком напудренным —
нет, перцем посыпав, стакан закусить!
А яблоня тешится рядышком с яблоком,
корм будет в коня и иное зверьё…
Пусть в спорах волна будет бита корабликом,
и спорится дело любое твоё.
(вспоминая «Евгения Онегина» времен студенчества)
Щеглов Олег, преславный малый,
изрядный баловень судьбы,
любил украинское сало,
не выносил пустой пальбы,
и, хоть, залить не прочь в бокал —
судьбы поводьев не спускал,
живя при детях и жене
на Петроградской стороне.
Умея в будни торговаться,
ценя себя и в выходной,
он, встретив нужное богатство,
не падал ниц перед ценой.
Узнавши жизни номинал,
он слова «дорого» не знал.
Об ноги билось сто дорог —
но дорог был родной порог.
Ведомый матушкиным шахом
и братским матом часто вздут,
он ни с аллахом, ни с госстрахом
не согласовывал маршрут.
Его дворец был без гербов,
но мальчик не хотел в Тамбов,
скопив, хоть был не нумизмат,
там, где другим был шах и мат.
Он с наглым взором, с добрым нравом
колол невзгоды на шампур,
предпочитая всем приправам
солёных шуток каламбур.
Шёл он с улыбкой до ушей
туда, где гнали всех взашей.
Хоть дамы были без ума,
но любит он одну. Весьма!
Не обладанья лимузином —
а утром, в блеске зеркалов,
бритья совместно с длинным сыном
в мечтах так жаждет наш Щеглов!
Станок не выпадет из рук,
когда к ним третьим встанет внук.
Не подведи, родная дочь —
не лишь хотеть, а точно смочь!
Ну а мальчишеское братство —
бальзам для лысин и седин?
Порой мешает жизнь собраться,
но ты ж не старишься один:
дружка хлещи, чтоб – вниз с полка!
