Спустя полчаса успокоились и заговорили свободными голосами, но с придыханием, как будто боялись, что их кто-то услышит. Но глухие «обкомовские» стены не выпускали ни звука из своих надёжных бастионов.
– Ты думаешь, если не информируешь меня, то я так ничего и не знаю?.. Я разыскала всех твоих врачей – и потребовала… И не поверила им.
– Вольному воля, но врачи редко ошибаются…
– Предположим, так, но почему ты потащился к этой девице? Предположим, понравилась, она не дурна, но опускаться до полуподвала – это же унизительно… А ведь мы с тобой прожили почти тридцать лет. – Она ткнулась лбом в плечо мужа и заплакала, этого с ней не случалось. – За что же такое унижение, за что – за дочь Клару, за не рождённого ради науки сына?! – И ей вдруг стало дурно. Щербатов принёс воды, но и тогда она рыдала, а он безуспешно утешал её. – Скажи, скажи, что тебя повлекло к ней – и я всё сделаю, изменю себя, чтобы ты ни к кому не уходил! Ведь я люблю тебя, Петр! Или мне наложить на себя руки?! – И вновь слёзы до истерики.
В конце концов, Щербатов дрогнул. Он даже подумал, что она действительно может покончить с собой. И человек заметался, полагая, что самое правильное – рассказать ей всё об отношениях с Наташей. Валентина Львовна умная, она поймёт и правильно оценит.
И он рассказал до подробностей пребывания в Москве…
Валентина Львовна вдруг засмеялась, причём громко и оскорбительно, как будто и не было слез.
– Ты что? – Щербатов даже вздрогнул, в темноте и лица её не видя.
– Да с ума сошла! – И новый накат смеха. – И ты крестился у попа?! Поклонился останкам какой-то Матрёны?! Избавился от рака! Да это девка из подвала тебя охмурила и направила в обман ради корысти. Да всё это научно доказано – ложь, шарлатанство! И ты, коммунист с двадцатипятилетним стажем, крестишься, ползаешь на коленях!.. Сходи, милый, к своим врачам, пусть обследуют и скажут, если что иначе, а заодно и к психиатру зайди…
Валентина Львовна тешилась, упивалась местью из ревности. И уже светлело окно, когда она ушла в свою комнату – несгибаемая и всемилостивая.
Такой встрёпкой Щербатов был буквально обескуражен. Остаток ночи он не спал. С одной стороны, рассуждал он, действительно, пережитки и шарлатанство – опиум для народа, но с другой – у него нет болей, остались недомогания от переутомления, и от таблеток отказался, и с женщинами не евнух. Это что, просто так? Или врачи ошиблись?
«Сегодня же поеду в клинику», – несколько успокоившись, решил он.
* * *
Однако не поехал. Что-то сдерживало его, а может быть, он ждал своего срока, ведь до окончания гарантированного года оставалось и всего-то две-три недели. А возможно, он боялся: чувствуя себя вполне здоровым, не было никакого желания получать новый приговор… Щербатов медлил. И лишь через полмесяца сомнений, когда ему стало казаться, что боли возвращаются, он поехал показаться врачам. За это время ежедневно ему звонил кто-нибудь из родных и даже сослуживцев – и все с вопросом: «Пётр Константинович, ты что – в церковь подался?» – И он не только негодовал и клялся, но ему бывало и стыдно, случалось, он не находил, что ответить. И тогда начинал рассказывать какой-нибудь старый анекдот. Когда же спрашивал: «Кто это вам соврал?», конкретного ответа не бывало. И Щербатов задумывался: «Двое знают об этом всё: Наташа и Валентина Львовна… Но Наташа не знает знакомых и родственников, да ей это, наверно, и ни к чему… А для чего Валентине Львовне? Тоже ведь ни к чему». – На этом и заканчивались гадания.
