Конечно, всякое в семье бывало, но жили хорошо. Санча устроился на работу грузчиком в «Заготзерно». Нюра работала в райбольнице санитаркой. Держали хозяйство, выращивали картошку и прочие овощи. Один за другим появились два сына и дочка.
Война пощадила их семью. Санча, уйдя на фронт в сорок первом, вернулся в сорок пятом живым и почти невредимым. Только израненная осколками снаряда левая рука почти не сгибалась в локте и предсказывала непогоду точнее любого специального прибора. Он вернулся в ту же организацию, теперь уже сторожем.
Работа не тяжёлая, но муторная. Поймал однажды Санча воровку, а ею оказалась уборщица сплавной конторы.
С одной стороны, сообщить бы надо, в милицию её сдать. С другой стороны, жаль бабу-то: муж под Киевом пал смертью храбрых, трое сирот малолетних на её плечах, сама того и гляди от ветра подломится. Если заявить, то упекут её «за хищение социалистической собственности» куда Макар телят не гонял, сгинет, болезная, а деток по приютам раскидают. Вот жизнь-то окаянная! От отчаяния, видать, баба на такое-то решилась, знала же, на что шла.
Вздохнул Санча, заставил положить украденное зерно на место и вывел её за ворота. Только и сказал:
– Ты, это, больш сюды не ходи. А то и тебя посодют, и меня… за подсобничество.
Так и проходила жизнь в трудах да заботах. Дети выросли и разлетелись по белу свету. Старший сын Иван на Дальнем Востоке остался после службы, там и семью завёл. Григорий строил Братскую ГЭС, теперь всё о каком-то БАМе пишет. Вот шальная душа, всё ищет романтики.
А младшенькая, Танча, замуж за литовца высланного вышла. Много их, литовцев-то этих, после войны в их район понагнали да по леспромхозам рассовали. Вроде, как враги народа они, предатели. Так говорили партийцы.
Только вот какой враг или предатель из их зятя Витаутаса, ежели тому и после войны только-только пятнадцать годочков исполнилось, этого никто понять не может: ни баба Нюра, ни дед Санча, ни их соседи.
А когда уж Сталин умер, то сняли с зятя клеймо это окаянное и разрешили домой вернуться. Уехал Витаутас и Танчу с собой увез.
Тестя с тёщей тоже в Литву звал, да куда ж им с насиженного места срываться?
В гости дети приезжают, но редко. Письма, правда, пишут часто и карточки высылают, так что и на Балтийское море, и на Тихий океан, и на ГЭС эту Братскую дед Санча с бабой Нюрой вволю насмотрелись.
А вот внук у них только один. Сашка. Имя-то дедово ему дали! Иван так и написал, мол, в честь тебя, батя!
Оказанной ему честью Дед Санча чрезвычайно гордился, хоть это и скрывал от всех. Даже от бабы Нюры.
Вот и ладненько. Внук есть. Есть и внучка. Машенька соседская. Баба Нюра в ней души не чает, а уж как прикипел к ней дед Санча, про то никто не ведает. Немногословным был он, не любил пустопорожней болтовни.
Закончилась вторая четверть, и отошли школьные ёлки. Наконец-то, можно перевести дух. Ура! Каникулы! Почти две недели отдыха! Завтра Новый год!
Радостная Маша влетела в хату, закружилась под собственный аккомпанемент и с размаху зашвырнула саквояж в «чистую» половину.
– Угомонись, оглашенная, – проговорила бабка, слезая со своих полатей. – Не иначе, грамоту дали.
– Лучше, бабушка, лучше, – Маша чмокнула её в щёку. – Две недели отдыха! Ура!
Бабка заткнула уши.
Но главной причиной такого настроения Маши была надежда на встречу с Костей. Она уже знает, что вся молодёжь, учащаяся и работающая, на Новый год обязательно приезжает домой, и в клубе – не протолкнуться. Приедет, Костя, обязательно приедет!
