Висевшая на стене картина умела "говорить".
– Кто же автор этого полотна?
– Пиросманишвили, он мой любимый художник и удивительный человек.
Мы оба долго смотрели на картину, а когда повернули головы, наши взгляды встретились и слились.
– Вера, я не буду скрывать от вас цель моего столь раннего визита и скажу прямо, что хотел бы по просьбе вашего мужа немного побеседовать с вами, если вы, конечно, не возражаете.
Она на минуту задумалась и тихо выдохнула:
– Хорошо.
– Тогда я покину вас, – сказал друг и быстро удалился.
Мы остались в комнате одни. Я передвинул кресло в подходящее место и продолжил.
– Располагайтесь, как вам будет удобно.
Она, мило улыбаясь, повиновалась.
– Ну вот, сейчас попробуйте расслабиться. Главное, ни о чем не думайте и смотрите мне в глаза. Раз, два, три....
Вера слушалась, как прилежный маленький ребенок.
– Вам хорошо и уютно. Теплая волна времени подхватывает ваше сознание. Вы видите море. Ровно шумит прибой. Ваши руки и ноги деревенеют. Вот вы, как птица, взлетаете над водой и летите, летите, летите…
Теперь было очень важно в нужный момент остановить этот невидимый полет.
Голова у Веры закружилась, а потом провал памяти.
Мы познакомились с ним в винном погребке, который я тогда только что оформил живописью, и его хозяин в благодарность угощал меня бесплатно вином и обедом.
Старик, после не знаю какого стакана, все же согласился съездить со мной в родную деревню, без этого я уже не мог спокойно жить в этом городе. Тифлис мне нравился, но и пугал. Он для меня оставался чужим, хотя без него я свою жизнь тоже не представлял, навсегда оторвавшись от родных корней.
Огромный город делился на две части: старый Тифлис и новый, совершенно непохожие друг на друга. Здесь одновременно уживались Азия и Европа, не вступая между собой в противоречия.
Новый город благоустроенный, с трехэтажными зданиями, хорошо освещенный, с театром, банком, всевозможными конторами, редакциями и т.д. А рядом старый город, где узкие, кривые улочки, густо заполненные маленькими домиками с многочисленными пещерами лавок и харчевен, расставленных где попало и как придется.
Лучше всего я чувствовал себя на базаре. Жизнь там была крикливая, шумная, с руганью на разных языках, с постоянным скрипом бесконечных телег и громкой музыкой десятка одновременно играющих шарманок.
Но сердце мое все равно оставалось в деревне, в небольшом домике с деревянной калиткой забора, где меня обычно провожала и встречала любящая мама, хотя она работала с утра до ночи.
Мои верные друзья – овцы да бараны, собака, кошки, гордые петухи, зорко посматривавшие по сторонам, образец семейного устройства, суетливые куры с выводком желтеньких, нежных, забавных цыплят.
Вспоминая эту картину, я снова переношусь в счастливое детство, к давно ушедшему и невозвратному, а боль оставленного периодически пронзает душу и долго тревожит сознание.
И еще маленькая девочка, словно красивая, нарядная живая кукла, которая так любила меня, и которая сейчас уже превратилась во взрослую женщину.
Я задумался.
Психике людей, вероятно, больше вреда приносят ожидания событий, которые могут произойти с ними, чем происходящие потом на самом деле. Гипноз прошлого живет в каждом человеке и редко кому удается полностью рассеять эти чары.
Я обязательно должен нарисовать ту девушку, которая скорее всего уже замужем и счастлива.
Выехали мы из города ближе к вечеру, захватив с собой в дорогу приличное количество вина и закуски.
