Всего лишь спекулянта, несмотря на полученное блестящее образование и уверенное владение светским этикетом.
– Может, не нужно спешить?
Настя мягко, но непреклонно отняла свои руки. Опять потянулась к бокалу, наполненному хрустально чистой, практически родниковой водой.
– Просто подумай, – Горицкий вернулся на свое место за столом и тоже выпил. Только не воды, а баснословно дорогого (коллекционного) вина. Пару глотков. – Подумай хорошенько.
– Я подумала.
– Так ли? – он чуть сощурился, и на сей раз в его глазах мелькнули зеленоватые искорки. “Как у хищного камышового кота”, – отметила она.
– Боюсь, все-таки нет. Знаешь, что? Давай договоримся – ты не станешь делать поспешных шагов, и мы вернемся к этому разговору… скажем, месяца через два. Или, максимум, три. Согласна?
Она вздохнула.
– И что это изменит?
– Возможно, что-то и изменит. Возможно, девочка моя.
“Не твоя, – мысленно огрызнулась Настя, – Ни разу не твоя, по большому счету”.
* * *
Финансист
…Тонкие руки с длинными “музыкальными” пальцами, тонкие лодыжки… хрупкая, почти подростковая фигурка, небольшая (однако, женственная) грудь…
Чуть припухшие, яркие, почти детские губы. Аккуратный прямой носик. И огромные миндалевидные, затененные пушистыми ресницами глаза. Под “соболиными” бровями.
Она сама вряд ли сознает, насколько хороша. Насколько желанна.
Эти завитки темных волос над высоким лбом и у висков. Этот чуть хрипловатый, мягкий, низкий голос…
Эта озорная улыбка.
И кошачья грация в каждом движении.
…Лишь в этот момент он с ужасающей отчетливостью осознал, что совсем не готов ее потерять. Потерять свою девочку.
Которая, казалось, всецело ему принадлежит.
Увы. Лишь казалось.
По-настоящему она принадлежала отнюдь не ему.
…Черт, да что это с ним, в самом деле? Неужто всерьез привязался к этой пигалице? Она ведь, строго говоря, в дочери ему годится…
“Что тебе не помешало быть с ней как с полноценной женщиной”, – ехидно шепнул внутренний голос.
…Где он совершил ошибку? Когда свернул не туда? Как вообще допустил нынешнюю ситуацию?
Ситуацию, в которой отчетливо ощутил себя проигравшим.
Нет. Он не готов ее потерять. Совсем не готов.
…А ведь интуиция изначально нашептывала – не связывайся, эта девочка далеко не проста…
С самого начала. Когда Егор начал за ней активно ухлестывать, а, ничего не добившись, впал в глубокую депрессию.
Ему бы, Горицкому, отправить сынка “на воды” да и забыть. Нет, любопытство взыграло – что ж это за юная нимфа, отвергающая влюбленного в нее мажора?
Любопытство наказуемо, народная мудрость, как всегда, оказалась права.
Он и сам не заметил, как “коготок увяз”. А дальше, как известно, и “птичке пропасть”.
…Может, это просто задетое самолюбие сейчас взъерепенилось? Как она посмела да как смогла…
А вот смогла.
Загадочная русская душа, будь она неладна. Описанная великим Федором Михайловичем в образе обольстительной чертовки Настасьи Филипповны – по сути, оторвы оторвой, но в глубине души – абсолютно невинной…
Впрочем, Настенька, конечно же, не оторва. Нет. Девчонка по сути. Девчонка, сама не знающая, чего хочет.
Вожжа под хвост ей попала, не иначе. Блажь взыграла.
Может, и следует ее отпустить сейчас?
Пусть уходит. Хочет быть со своим мальчишкой – ради Бога. Он не станет ее удерживать. Лети, птаха, лети… до первых заморозков.
“Заморозков” в виде безденежья, в виде потери возможностей, которые ей мог предоставить (и предоставлял) он, состоятельный любовник, но которых никогда не сможет предоставить мальчишка-студент, даже не имеющий отдельного жилья.
