– Идете? – спросил он молодых людей. – Надо выйти, пока не стало очень жарко.
– Прошу тебя, не гуляй на жаре, Хью! – взмолилась его жена, вручая ему угловатый сверток, заключавший в себе полкурицы и пакетик изюма.
– Хьюит будет нашим барометром, – сказал мистер Эллиот. – Его растопит раньше, чем меня.
Действительно, если бы из мистера Эллиота удалось вытопить хоть каплю, то остались бы лишь голые ребра. Дамы оказались одни, между ними на полу лежала «Таймс». Мисс Аллан взглянула на отцовские часы.
– Без десяти одиннадцать, – заметила она.
– Работать? – спросила миссис Торнбери.
– Работать, – ответила мисс Аллан.
– Что за милое создание! – прошептала миссис Торнбери вслед удаляющейся прямоугольной фигуре в мужском пиджаке.
– Жизнь у нее наверняка нелегкая, – вздохнула миссис Эллиот.
– О, совсем не легкая, – сказала миссис Торнбери. – Незамужним женщинам приходится зарабатывать – тяжелее некуда.
– А на вид она вполне бодра, – сказала миссис Эллиот.
– Наверное, это очень интересно, – сказала миссис Торнбери. – Завидую ее знаниям.
– Но женщине нужно не это, – сказала миссис Эллиот.
– Боюсь, очень многие могут надеяться лишь на это, – вздохнула миссис Торнбери. – Думаю, их больше, чем мы думаем. Только на днях сэр Харли Летбридж говорил мне, как трудно подобрать юношей для армии – в том числе из-за зубов, конечно. И я слышала, как молодые женщины вполне открыто обсуждают…
– Ужасно, ужасно! – воскликнула миссис Эллиот. – Ведь это, можно сказать, венец жизни женщины. Я, знающая, что такое быть бездетной… – Она вздохнула и умолкла.
– Но мы не должны быть слишком строги, – сказала миссис Торнбери. – Жизнь так изменилась с тех пор, как я была молодой.
– Ну, материнство-то не меняется, – сказала миссис Эллиот.
– В каком-то смысле мы многому можем поучиться у молодежи, – сказала миссис Торнбери. – Я столько узнаю от собственных дочерей!
– Думаю, Хьюлинга это не очень огорчает, – сказала миссис Эллиот. – Но ведь у него есть работа.
– Бездетные женщины могут многое делать для чужих детей, – мягко заметила миссис Торнбери.
– Я пишу довольно много этюдов, – сказала миссис Эллиот. – Но это не настоящее занятие. Так обидно видеть, что у начинающих девушек получается лучше! А работать с натуры трудно – очень трудно!
– А нет ли каких-то учреждений, клубов, которым вы могли бы помогать? – спросила миссис Торнбери.
– Это так изнурительно, – сказала миссис Эллиот. – Я только на вид крепкая – из-за цвета лица, – но это не так: младшая из одиннадцати детей не может быть крепкой.
– Если мать благоразумна, – рассудительно заметила миссис Торнбери, – размер семьи ничего не определяет. И ничто не сравнится с воспитанием, которое дают друг другу братья и сестры. Я в этом уверена. Я убеждалась на собственных детях. Мой старший сын Ральф, например…
Но миссис Эллиот не была склонна внимать опыту старших, ее взгляд блуждал по залу.
– Я знаю, что у моей матери было два выкидыша, – вдруг сказала она. – Первый раз – когда ей встретился огромный танцующий медведь, – их следует запретить, а второй – ужасный случай – наша повариха родила, а у нас был званый ужин. Мое несварение я объясняю этим.
– Выкидыш куда тяжелее, чем роды, – рассеянно пробормотала миссис Торнбери, устраивая на носу очки и подбирая «Таймс». Миссис Эллиот встала и торопливо ушла.
Один из миллиона голосов, вещавших со страниц газеты, донес до миссис Торнбери, что ее родственница вышла замуж за священника в Майнхеде. Не удостоив вниманием ни пьяных женщин, ни золотых критских зверей, ни перемещения войск, ни приемы, ни реформы, ни пожары, ни возмущенных, ни просвещенных, ни великодушных граждан, она поднялась наверх, чтобы написать письмо.
