Читать онлайн Сергей Миронов - По мотивам того, чего не было

© Сергей Сергеевич Миронов, 2020

ISBN 978-5-0050-9461-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается времени, над которым я не властен,

Моей собаке, над которой я не властен,

И любви к женщине, над которой, слава Богу, я властен…

Конец декабря месяца, а сегодня впервые запахло зимой. Воздух вдруг стал тяжелее, а все запахи слились воедино во что-то острое, враждебное, режущее нос. Сыро, серо и тревожно. Почему-то зимой мне всегда делается тревожно.

И все-таки я люблю зиму. У холодов своя атмосфера – одинокая и спокойная. На улицах меньше людей. Тише. Время становится тягучим и болезненным. Вдруг находится тысяча причин никуда не пойти, а просто побыть дома, читая книгу. А еще зимой всегда чего-то хочется. Хочется согреться, хочется весны, хочется фруктов или просто уехать. Уехать от зимы. Я по-своему люблю зиму.

Вопреки всему, этот город я тоже люблю. Прежде всего потому, что он совсем не такой, каким мне бы хотелось его видеть, каким он, на самом деле, должен быть. Я давно уже не получаю от него удовольствия. Он постепенно превращается во что-то эклектичное и стеклянное, напрочь лишенное индивидуальности и красоты. Меня почти все тут раздражает, и почти все хочется изменить. Пожалуй, именно по этой причине я и люблю Киев – за то, что в нем для меня все не так.

Сегодня с самого утра меня преследовало навязчивое желание прогуляться по центру. Эта затея казалась мне очень даже хорошей – сменить картинку и немного поностальгировать, как я полагал, будет весьма полезно. Но сейчас бродить по кишащему людьми городу мне не хочется – еще слишком рано, и центр переполнен бегущими куда-то людьми, своим неистовым мельтешением погубившими мое робкое желание совершить небольшой променад.

Когда-то я довольно часто выбирался на прогулки по немногочисленным островкам старой застройки, хаотично разбросанным по центру города. Эти клочки – последние места, где сохранилась особая киевская атмосфера и хранители этой атмосферы – увядающие дедушки-шахматисты в бледно-коричневых беретиках, круглый год не расстающиеся со своей затертой до дыр игровой доской, и их древние женушки с крашеными марганцовкой волосами, в поисках морозной свежести по-прежнему вывешивающие свое потрепанное нижнее белье на балконе, а истлевшие пододеяльники – во дворике.

Чаще всего подобные рейды происходили ночью или рано утром, на рассвете, когда на всю улочку только и был слышен звук пучка веток, которым не успевший протрезветь дворник скреб городской асфальт. Звук метлы всегда ассоциировался у меня с чем-то хорошим, поскольку домовые работники предпочитают выполнять свою работу тогда, когда этого никто не видит, чтобы остаток дня закладывать за воротник, укрывшись в сыром подвальчике от посторонних глаз. В моменты, когда мягкое монотонное «пшииик-пшииик» было едва ли не единственным на всю улицу звуком, я наслаждался этим городом. Жаль, но теперь желание гулять по ночному Киеву у меня возникает крайне редко. Все, чего мне в последнее время хочется – это забиться в самый дальний угол, ни о чем не думать и тем более никуда не выходить.

Порой мне кажется, что я медленно схожу с ума, постепенно погружаясь в пучину безумия. Не агрессивного безумия, а вроде как созерцательного, чертовски безумного безумия. Я замыкаюсь в себе, планомерно ухожу от действительности. С каждым днем мне все тяжелее и тяжелее отличать реальность от вымысла. Сил моих больше нет. Я так больше не могу. И не хочу.

Мне безумно тяжело. Полтора года, полтора проклятых года – и все без толку. Жизнь теряет свои краски. Мелочи, всегда приносившие мимолетное удовлетворение или хотя бы улыбку, больше не вызывают почти никаких эмоций. Мир стал похож на гротескные зарисовки дерьмового художника: страдание, непонимание, безысходность и боль. Я боюсь закончить то, что начал, то, что давно уже должен был закончить, и мне страшно, невообразимо страшно даже от одной мысли о том, что будет дальше. Пока я не закончил – жизни нет, есть только надежда на жизнь. Когда я закончу – не станет ни надежды, ни жизни.

Я не всегда был таким. Когда-то мне хотелось жить, любить и даже развиваться. Я верил во что-то, часто мечтал. Каждую ночь, засыпая, я в мельчайших подробностях представлял свое будущее, продумывал последующие шаги на пути к успеху, вспоминал ушедший день и размышлял над тем, что сделал не так, а чего не сделал вовсе. В те далекие времена я мог испытывать чувства – настоящие, чистые чувства к людям, вещам и даже к городу. Я был одержим идеей самосовершенствования и презирал растрату времени впустую. А еще я был абсолютно уверен в том, что впереди меня ждет что-то такое, о чем другие и мечтать не смеют.

А теперь? Теперь – апатия. Полное отсутствие желания что-либо делать. Никаких мыслей о будущем. Мечты более не будоражат мое воображение – их нет. Когда я ложусь спать – я ложусь спать. Я становлюсь слабым, аморфным и бесхребетным. И вот мне уже хочется тишины и покоя, а не окунуться в жизнь с головой, хочется скрыться от этого мира, а не изменить его, не покорить, как хотелось когда-то. Мне хочется убежать. Просто бежать куда-то до тех пор, пока не упаду замертво, пока попросту не станет все равно…

Днепр. К его былой мощи и безвозвратно утраченному величию я всегда питал симпатию. Некогда могучий Днепр нынче мрачен. Нудно течет его черная вода поскорее из этого города. Эта река ненавидит людей: они покорили, уничтожили ее. Днепр стонет от боли, но что он может противопоставить сотням и тысячам людей, бесстрастно и цинично его уничтожающим? Это мертвая река. Лучшие ее дни давно позади. Больше она не приносит радости. Лишь хлопоты и воспоминания.

Стоя у парапета набережной, я наблюдаю за монотонным течением реки и человеком, который неприкаянно бродит по противоположному берегу. Что делает он на острове, да еще в такое странное время? Я бы с радостью понаблюдал за ним еще немного, однако мне пора идти.

Фуникулер. Я люблю фуникулер. За неспешное, пожалуй, даже слишком медленное движение, мерное покачивание, незамысловатую угловатость и замечательную предсказуемость. Я люблю места, которые он соединяет, и даже его сотрудников: немного ленивых, нарочито небрежных и показушно принципиальных. Особенные это люди: с утра до вечера кататься по одному и тому же маршруту в двести с лишком метров то вверх, то вниз, то вверх, то вниз… Интересно, фуникулерщицы приветствуют друг друга при каждом рейсе или только в начале рабочего дня? А вдруг они вообще никогда не встречались, поскольку когда одна из них наверху, другая – внизу…

Я приобретаю жетончик у женщины с типичной для кассирши внешностью: угловатой, пышноватой и официальной; опускаю его в щелку и пробираюсь на перрон. Вагончик только что отъехал, и у меня есть минутка до прибытия его брата-близнеца. Это время я с удовольствием потрачу на то, чтобы как следует рассмотреть немногочисленных пассажиров.

На платформе всего несколько человек. Среди них ничем не примечательная супружеская пара, мужик с выпученными, словно при Базедовой болезни, глазами, некрасивая девушка с огромными наушниками, да господин с букетиком белых хризантем, который и привлекает мое внимание.

Одет он аккуратно, однако вещи его – из самых дешевых, как и стоптанные ботиночки о рыжей коже, до блеска натертые ваксой. Рядовая, ничем не запоминающаяся внешность по-своему привлекает, но самое главное достояние этого мужчины – его удивительно печальные глаза глубокого зеленого цвета, заглянув в которые я не могу отделаться от мысли, что он несчастен и одинок.

Тем временем на нижнюю станцию прибывает небесно-голубой вагончик. Его появление самым положительным образом сказывается на всеобщем настроении. Кажется, даже печальное лицо мужика на миг озаряется улыбкой. Мне и самому становится радостно – я давно не катался на фуникулере и даже успел по нему соскучиться. Я проскакиваю в открывшиеся дверки и занимаю свое любимое место – в нижней части, у окошка, откуда открывается прекрасный вид на город.

Всего через несколько мгновений я наверху. Вояж в этой скрипящей жестяной банке оказался слишком коротким, и я не успел как следует им насладиться. На выходе из станции я замечаю подозрительного мужика с огромным рюкзаком, из которого выглядывает черенок лопаты, а так же старого знакомого – бродягу Арлекина. Он все еще жив, надо же! Как всегда, углубившись в свои мысли и что-то нервно нашептывая, он проследовал мимо, не признав во мне старинного приятеля. Я не стану за ним гнаться, не сегодня: я не в духе. Но я искренне рад, что старик еще с нами. Давно я его не видел, думал – издох, допился до чертиков… Но нет, жив еще, старая каналья!

Появление бродяги вызвало во мне прилив воспоминаний о былой жизни, о былой моей беззаботной жизни, в которой не было места сомнениям и лишним мыслям. Много воды с тех пор утекло. Я изменился, мир вокруг меня тоже изменился, и только старый уличный пес Арлекин все такой же – лихой танцор и пропойца, хитрец и бездельник, знающий жизнь с какой-то особой, мне, пожалуй, неподвластной стороны. Я рад, я чрезвычайно рад, что он еще топчет своими стопами эту грешную землю.

Воспоминания. Нахлынули, стервецы. Как много всего меня связывает с Киевом! Тут я родился и вырос, тут прошло мое детство и большая часть сознательной жизни, но в последнее время я совсем перестал понимать этот город. Что-то изменилось, и каждый раз, когда я принимаюсь размышлять о Киеве, я чувствую горечь и ностальгию. Все новое, что появляется в городе, ему совершенно не подходит, а чаще всего и вовсе вредит. Сколько бы ни старался, я не могу заставить себя относиться к Киеву так, как когда-то. Я помню его совсем другим – тихим, спокойным и интеллигентным. Жизнь здесь всегда текла удивительно неспешно и размеренно, словно на курорте. В Киеве ничего никогда не происходило, и ему было присуще любимое многими провинциальное обаяние. Это был уникальный город – при своем размере и статусе столицы, быт тут мало чем отличался от быта в деревне. Но теперь это безликий, серый город. Разве у Киева осталось лицо? Разве он по-прежнему чем-то отличается от сотен других городов?

Быстрым шагом я пересекаю площадь перед монастырем, и проскочив заполненный автомобилями перекресток попадаю в густой поток самой разношерстной публики, фотографирующей городские панорамы на мобильные телефоны. Полагаю, эти фото в скором времени займут свое почетное место в чреде других подобных, размещенных в инстаграме с громким пафосным названием вроде: «@romantic777dreamer». Они встанут в один ряд с другими «фотошедеврами»: прошлогодним «Алуштинским закатом», позапрошлогодним «Львовским восходом» и ежегодными фото беспородной неврастеничной собаки на дивно коротких лапах, которую все родственники причислили к очень умным просто потому, что когда-то она украла котлеты со стола. Разве глупая собака может украсть котлеты со стола?

У меня возникает непреодолимое желание сменить картинку, и я сворачиваю на ближайшую улочку, которой оказывается переулок Аллы Тарасовой. Тут, среди потрепанного прошлого этого города, я чувствую себя куда комфортнее.