– Нэ тронь! – кричала она, – да дэшь Гоша?
– Ба, отойди! Ничего! Посмотрим, кто кого!
Анатолий таки устранил преграду, и Нюся шкопырнулась на бок с жалобным кряхтением.
– Я же просила отойти, – запыхавшись в перехвате отцовских рук, дробью выпалила Саша и затолкала отца в дом, мгновенно подперев дверь спиной. Анатолий выдавливал дверь наружу, но крепкая дочь так уперлась ногами, что потрепыхавшись он затих.
«Так-то лучше», – сказала про себя Саша, отойдя от двери.
– Бок болыть, – драматично констатировала старуха.
Пришел с пыльным носом Гоша – он, оказывается, готовил свою машину к зиме в Ольгином дворе, потому что в родном дворе его машине не было места, а в гараже стоял старый, кривобокий «Москвич» отца.
– Гоша, я ж тэбэ́ гука́ла, – плаксиво начала Нюся, – ба́тько Сашу чуть нэ убы́в.
Внук внимательно посмотрел на сестру, потом на отца, который облокотился о притолоку и выставил напоказ разбитую скулу.
– Я не пойму, кто кого убивал? – иронично заметил Гоша. Покрыть мови́лем уязвимые места у своей «четверки» для него в этот момент было более важным делом, чем семейные войны. – А ну вас, – махая рукой, он опять ушел к соседям.
Саша осмотрела немного помятое ведро, затем поставила его под колонку, открыв воду. Не успела она забрать полное ведро, как распахнулась калитка, и в уличном просвете нарисовался дед Валентин. Во всем была несвойственная для него резкость: в движениях, и даже в глазах – они были похожи на антрацит. Без вступления он возвестил:
– Фёдора мне, как брата, жалко, а Лида – сволочь!
«Конечно, сволочь. Просила шкаф для внучек, но куда там!» – поэтому, Саша не собиралась уточнять, тем более Нюся, обрадовавшись гостю, сахарно зазывала его:
– Сват, прохо́дь, проходь у ха́ту. Хоть ты ёго поругай.
Старики тяжело вползли в дом, Нюся усадила гостя.
– О, дядь Валь, – тоже обрадовался Анатолий, – Саш, у тебя нет пять капель? – заискивающе-буднично спросил он, сидя возле печи на венском стуле и держась рукой за печную стойку, напоминая худого безбородого Посейдона.
– Ктой-то тебе так? – дед заметил кровяной узор.
– Я, – спокойно призналась Саша.
Дед хоть и понял, что не зря дошло до членовредительства, однако, выказал интерес:
– За что?
– За Тамару Бурдючиху.
– Тамара… Тамара… У ней и брат есть?
– Есть.
– Это те, что свою хату бросили, а ее разбомбили?
– Они самые.
– Чего бы не жить? Вода в доме есть, хатка хорошая. Сейчас еще стены и крыша стоят, остальное всё посрывали. Так, а сами они де живуть?
– У цыганей прислуживают.
– Молодые, и опустились до последней степени, – дед вздохнул и вроде бы успокоился. Саша ушла за водкой в свой дом, где было спрятано несколько бутылок – остатков от похорон. Войдя с двумя рюмками, водкой и тарелкой закуски она услышала оправдание отца:
– Мне женщина нужна.
Дед учил, что надо искать порядочных женщин, а не шаромыг. Нюся укоряла за неувиденных невест от дальних родственников, по ее разумению, именно одна из них и была бы подходящая.
– Нэ то, шо Нына. Хоть бы раз рубаху ёму простирнула.
Саша не стала слушать эту галиматью и ушла с несвежими раздумьями об отце: «Вот примитивщина – ревет, как марал в брачный сезон на всю округу. Почему же Гоша не таскает девок в дом? Потому что воспитан, он еще маме говорил, что тогда познакомит с девушкой, когда будет уверенность в серьезности отношений. А папаша – ни стыда, ни совести».
Добрые уличные вестники проинформировали Сашу о том, как Бурдючиха получила неизгладимое впечатление от посещения дома Анатолия. Цыганки таращили глаза от описанных зверств дочери, подтрунивали над Тамарой – мол, еще пойдешь в гости? – и пустили по цыганам слух: Саша страшный человек.
