Но сейчас ещё только начался октябрь, и наступила пора большой осенней ярмарки. Шестнадцатилетний Андрей вместе с отцом ехали по городу. Как и полагалось потомственному казаку, он ехал верхом на своем кауром жеребце, одетый в бешмет1 и мерлушковую кубанку2, лихо заломленную на затылке. Мельник – дед Никодим, с помощником правил большущей телегой, с верхом нагруженной мукой, медом и маслом. Двигались они за потоком рыбных возов, на которых, укрытые зеленой травой, лежали сомы и налимы, до того огромные, что их хвосты волочились по земле. Длинные обозы двигались к базару – многолюдному, разношерстному, громкоголосому. Ярмарка на Вознесенской площади оглушала невообразимым шумом: мычали откормленные бычки, ржали лошади, ревели диковинные двугорбые верблюды. От гомона, разноцветья красок и ароматов у Андрея захватило дух: с каждым годом Петропавловская ярмарка становилась всё многолюдней и ярче! Звучно кричали белозубые узбеки в ярких полосатых халатах, зазывая народ и наперебой расхваливая ароматные дыни, лежащие на соломе золотистыми горами. Румяные торговки блинами и кренделями в цветастых платках отражались в медных боках своих двухведёрных самоваров. На шеях у торговок, словно бусы, перекатывались связки маковых сушек.
У самоваров всегда было людно – пили чай с кренделями, с гречневыми блинами в сметане и с имбирными пряниками. В котлах кочевников-казахов, расставивших здесь же свои белые юрты, варилось жирное мясо. Казаки с удовольствием присаживались на цветные кошмы3 и пили из глубоких пиал4 горячую ароматную шурпу5, крепко приправив ее красным острым перцем, купленным тут же в лавке у китайского купца. Здесь, на ярмарке в Петропавловске – последней остановке караванов, пришедших сюда по Великому шёлковому пути, можно было найти самые редкие товары. Громко играла музыка, в балагане смеялся и плясал Петрушка в красном колпаке, на веселой разноцветной карусели катались ребятишки и даже взрослые. Рослый цыган в алой шелковой рубахе бил в бубен, заставляя танцевать и кувыркаться ручного медведя. Мишка протягивал лапу и кланялся, прося угощения. Многоголосая ярмарка была настоящим народным праздником, особенно в краю, где мирно жили рядом разные народы. Казаки носили дома пёстрые восточные халаты и для «куража» частенько разговаривали на тюркских языках, дети татарских купцов и казахских баев учились в русских гимназиях, чтобы потом уехать на учёбу в Омск и даже в далекий Санкт-Петербург.
По дороге домой Андрей пустил Каурку рысью, оставив далеко позади свой обоз. Расторговавшись на ярмарке, его отец с казаками залегли в возах на душистое сено и ехали потихоньку, а их протяжная казачья песня лилась в высокое осеннее небо. Казалось, всё ещё продолжается прежняя жизнь. Разная она была, эта жизнь, как у кого сложилась: не всегда счастливая, но привычная и понятная, в благословенном краю, открытом для Руси атаманом Ермаком почти четыре столетия назад. Край русских крепостей Горькой линии и казачьих станиц, куда с Дона, Кубани и Малороссии пришёл славянский народ искать себе лучшей доли. Казаки, крестьяне, торговцы, обосновавшись здесь, дивились тому, как несказанно богата была здешняя земля. На жирной ниве, не знавшей до сих пор крестьянского плуга, хорошо роди́лась рожь и пшеница, в лугах паслись тучные стада. Это был край чистых рек и озер, белоствольных берёзовых колков
