И он резко отпустил руку Атани, словно шарахаясь от мерзкого животного.
– Знаете что, – разозлилась та, подступая вплотную к Генриху. – Я могу терпеть, когда вы называете меня дурой, каргой, да хоть ржавой пушкой, но пытаться называть продажной и дешёвой меня, хотя это ваш отец не пропускал ничего, что носило юбку, и чихал на сам факт наличия у него семьи! Тьфу! – она сделала вид, будто плюет на офицера. – Неудачник!
С шумом выдохнув сквозь зубы, тот схватил ее за подбородок, сдавливая его, потом с силой оттолкнул. Атани удержала равновесие, чудом не упав, потом выпрямилась, потрогала лицо, и упрямо мотнула головой:
– Давайте решим вопрос, лейтенант Маршаль! – воскликнула она с жесткой иронией. – Толкните меня ещё раз! Вы не умеете оценивать свою силу! Я упаду, проломлю череп, и вам не придется терпеть мое общество до самого Парижа! Вам же не привыкать убивать женщин!
– Это было случайно! – вдруг заорал тот и его треугольная бородка задергалась. – Я не собирался делать это! Кто вы такая, чтобы я пытался перед вами оправдываться! – он выдержал паузу и прибавил жестко. – И не вздумайте сами разбить себе голову, ясно?! Я соберу вам всех медицинских светил корабля!
Он одернул китель и уже собрался выйти, как голос Атани заставил его остановиться:
– Что и требовалось доказать, Генрих. Ваша ненависть ко мне держится на долге офицера и чести дворянина. Вы лично ответите перед Наполеоном, если я вдруг не доберусь до него живой, правда? Это объясняет, почему здесь навещаете меня только вы, как будто моряку вашего ранга нечем больше заняться, как носить еду арестантке…
Тот, не шевельнувшись, молча изучал стену перед собой, затем еще раз поправил китель и вышел, громко хлопнув дверью.
* * * *
Каюта помощника капитана на «Юной Роуз» была небольшой по размерам, обставленной мебелью в бордовых тонах. Дверь была приоткрыта, на койке лежала молодая девушка без чувств, рядом на полу сидел Эдвард Косс, в волнении поглядывая на нее. Он находился тут уже больше пяти часов с того момента, как сам оказался в состоянии встать на ноги, и теперь превозмогал дурноту, думая только о своей спутнице. Периодически он прислушивался к ее дыханию, считал пульс и смачивал губы девушки водой.
Корабельные склянки пробили шесть часов. Эжени вдруг громко вздохнула, шевельнулась и открыла глаза. Взгляд ее устремился в потолок, губы задрожали, она захотела приподняться, но сил не хватило, и она замотала головой, пытаясь отогнать наползавшую тошноту. Эдвард встрепенулся:
– Эжени! – негромко позвал он, хватая узкую руку девушки и продолжая при этом стоять на коленях.
– Эдвард… – выдохнула та, повернув голову, и в ее зеленых глаза отразилась растерянность. – Где я?
– Эжени, послушай, – молодой человек заговорил твердо, но быстро и тихо. – Я понимаю, что тебе сейчас тяжело физически, но это очень важно. Постарайся уяснить сказанное мною. Мы на торговом корабле, они подобрали нас в море. Это французское судно. Я сказал им, что ты моя сестра по отцу. Это немного объяснит твое имя. Тебя зовут Эжени Косс. Не стоит упоминать фамилию твоего отца, мы не знаем, чем все это может обернуться из-за ареста графини. Наш отец – капитан корабля, нас смыло за борт во время бури….
Едва Эдвард произнес последнюю фразу, как в каюту вошел доктор Парос. Наткнувшись на молодых людей, он остановился и развел руками, чуть улыбнувшись:
