По следам слов - страница 18
от денег, от напечатанных слов?
Кто спасет нас от одиночества?
Я уже знаю ответ.
Никто.
Берег
Облака осыпаются пеплом,
хрустящим и ломким,
на подветренный берег,
изломанный солью прибоя;
их уносят, как вату
с рождественской елки…
Черно-белое фото
засмотрено мною до боли.
Милый мальчик,
научишься плакать,
разучишься снова.
Успокойся,
ничто не проходит бесследно.
На губах твоих тонких
останется теплое слово,
шепоток осторожный
на беленькой курточке летней.
Мне немножко неловко
за быт твой, лишенный уюта,
и за взгляд – осторожный,
испуганный
и просветленный.
Голова твоя клонится,
словно каюта
корабля,
в волосах остывает доверчиво
ветер соленый.
«В треугольнике света солнце всегда в углу…»
В треугольнике света солнце всегда в углу,
так и ты в непроглядной моей судьбе
на вершине. Свалившись оттуда вглубь,
никогда не окончат круги разбег.
Так бросают монетку на дно реки,
чтобы руку свою окунув в закат,
неподкупному времени вопреки,
с тем же самым ничем возвратилась рука.
Только все-таки есть здесь какое-то «но»,
даже если отбросить все «если бы».
В недостроенном доме моей судьбы
это было единственное окно.
«Похожий на дождик в мае…»
Похожий на дождик в мае —
завистливый, глупый, страстный, —
на розовой тучке маленькой
легко возлежащий странник,
я проплываю быстро
сквозь жизнь твою молодую,
как одиночный выстрел
сквозь тоненький ствол латунный.
Ты забываешь имя,
звук голоса, осторожность,
с которой меня встречала
вечером на пороге.
Мой парус уже отчалил
и проплывает мимо…
Молчит о твоей печали
случайно найденный снимок —
о времени за плечами,
и нежности между ними.
«В неприглядное время в стране голубых фонарей…»
В неприглядное время в стране голубых фонарей
сад тихонько царапает мокрые стекла.
Ты лежишь, не смыкая глаза, в распоследней норе —
вероятно, в аду или около.
Общий ад каждый носит в себе, ну а ты в нем увяз.
светлячки передохли, в глазах – только темное пламя.
Только это и есть та, искомая связь,
что на все времена пролегла между нами.
Обернувшись, теперь не узнаешь себя
в ожидании чуда стрекочущим летом,
да теперь и не хватит таланта объять,
что лежало в ладошке твоей неприметно.
«Сегодня я пишу тебе опять…»
Сегодня я пишу тебе опять —
по вечерам бывает одиноко,
и время поворачивает вспять,
и тьма вползает в переплеты окон.
Но все, что светлого есть в нас —
как лампа, как маяк на взморье —
ночами просится из глаз
и до рассвета с ночью спорит…
Мы остаемся при своем —
с лекарством темноты на ране,
и с тьмой граничит окоем,
и ночь сгущается над нами.
Февраль
Вечера в феврале светлее весенней ночи —
даже им не дают стемнеть над больной столицей,
и, конечно, нам нелегко, но, должно быть, не очень,
раз никто не знает, сколько это еще продлится.
Мне не хочется быть пустым, но заполниться тоже нечем,
только тьмой… но это – не лучший метод.
Ты смеешься: смешно промолчать об этом,
говорить – смешнее, но все же легче.
Ты смеешься, твой взгляд пробегает мимо…
Кто поймет, что он – боль, пока не отнимут руку?
…занавесок, окон, меня и того, что еще за ними.
Наше время молчит, да и мы не поможем друг другу.
«Я боюсь одиночества. Юность уходит…»
Я боюсь одиночества. Юность уходит.
Утекают сквозь пальцы холодные дни.
Говорят, впереди еще долгие годы,
только хватит ли силы добраться до них?
Я лежу в темноте. Эти черные окна,
как зрачки вертикальные, смотрят, смеясь!
Лишь рассвет, приходя, как заботливый доктор,
алым пламенем в кровь усыпляет меня.
Не вернуть уходящего. В том, что осталось,
Похожие книги
Антология святоотеческих творений на праздник Пасхи, а также на Великую Субботу включает произведения разных традиций и эпох, византийских, латинских и русских авторов – от святителей Григория Богослова и Иоанна Златоуста до Луки Крымского и Иоанна (Максимовича). Издание предваряет вводная статья П.Ю. Малкова, призванная в ясной и доступной форме познакомить читателя с важнейшими богословскими и нравственными особенностями святоотеческого учения
Решительные, когда того требуют обстоятельства.Мстительные, когда месть – единственное утешение.Бескомпромиссные, когда малейшая уступка означает потерю лица.Отважные, когда бездействие равносильно смерти.21 история о женщинах в исключительных обстоятельствах.21 страшная, загадочная, захватывающая фантазия от признанных мастеров.
Созданный под редакцией Джона Джозефа Адамса и Хью Хауи – опытнейших составителей фантастических антологий, Триптих Апокалипсиса представляет собой серию из трех сборников апокалиптической фантастики.«Хаос на пороге» фокусируется на событиях, предшествующих массовой катастрофе, когда лишь единицы предчувствовали грядущий коллапс. «Царствие хаоса» обрушивает на человечество мощные удары, практически не оставляющие выбора ни странам, ни отдельным л
Антология включает в себя подборки поэтов, рано ушедших из жизни в 1990-е годы (составители предлагают достаточно условную границу этого понятия – до 40 лет включительно), а также литературоведческие и мемуарные статьи о них.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Задаётся Дия вопросами: необъяснимое или непознанное; случайность или неизбежность? Нет случайностей, во всём есть смысл, за неурядицей всегда наступает прояснение – осознала, когда открылась тайна её рождения и способности, коими наделена. Девушка не поддалась искушениям, сердцем выбрала жизненный путь.
Аркана – Богиня света, даровавшая Вселенной свет и энергию. Она поддерживала равновесие в мирах в течение многих тысячелетий, пока тьма не пустила свои корни. Сможет ли Аркана одолеть надвигающееся зло, всесильное и могучее?
Сказка для взрослых о хитросплетениях судьбы и предназначении. Речь идёт о древнем культе, который веками работает над созданием человека, способного вместить в себе силу древнего божества, дарующего бессмертие и вечную жизнь на земле.
Можно очень сильно утомиться от жизни, если не участвовать в ней. Опыт каждого человека находится где-то между привычным и истинным, между искренностью и сомнениями. Вы верите, что только от вас зависит жизнь? Сомневаетесь? И чего же вам не хватает? Преданной дружбы или верной любви? Но готовы ли вы стать преданными и верными? Чудес не бывает, есть только невероятные случайности…
В романе “Призрак писателя” впервые появляется альтер эго Филипа Рота: Натан Цукерман – блестящий, сумасшедший, противоречивый и неподражаемый герой девяти великолепных романов Рота. В 1956 году начинается история длиной почти в полвека. Всего лишь одна ночь в чужом доме, неожиданное знакомство с загадочной красавицей Эми Беллет – и вот Цукерман, балансируя на грани реальности и вымысла, подозревает, что Эми вполне может оказаться Анной Франк… Та
Книга наряду с общей информацией о китайской внутренней алхимии и ее школах содержит перевод трактата Чжао Бичэня, одиннадцатого патриарха даосской алхимической школы У Лю. Трактат был написан в начале XX в. В нем сделана попытка описать даосские методы вскармливания жизни и достижения бессмертия, используя понятия современной западной медицины. В трактате описаны даосские упражнения, практикуемые в школах внутренней алхимии в течение многих стол