– Скоро ночь, а мы до сих пор не ели, – заныл Дизель. – У меня живот болит. Хорошо, хоть зайца в обед съели. Я скоро ноги протяну с голодухи.
– Тише, вон дед идет.
К ним раскачивающейся походкой приближался дед. Он остановился, поставил на землю кувшин и положил рядом холщовый мешочек.
– Ясти, друже, – улыбнулся дед и, не оглядываясь, пошел восвояси. Мальчишки живо открыли мешок. Там лежали куски темной лепешки, в кувшине – молоко. Ни слова не говоря, они набросились на скудную еду. Чуть подкрепившись, решили, что утро вечера мудренее, и завалились спать на траву, приготовленную, видать, для лошадей.
Ночью они не слышали, как к ним подошли две женщины: одна высокая, крепкая, другая – старая, высохшая. Женщины о чем-то посовещались, вглядываясь при свете полной луны в утомленные лица детей, и отошли к крайней избе.
Возле неё стояла молодая девушка во всем белом, с распущенными светлыми волосами, украшенными речными кувшинками. Они еще посовещались уже втроем, а потом растворились в ночи. И только неяркий огонек у каменной пирамиды загорелся вдруг и долго мерцал оранжевым язычком. Потом на селение опустился туман, который поглотил и звуки, и всякое движение.
Вот так неожиданно четверо друзей оказались в глубине веков, в селении дреговичей, жителей болотистой местности. Что ожидало их здесь, сумеют ли они выбраться в свое время, а если нет, смогут ли современные ребята приспособиться к первобытной жизни среди дикой природы, непонятных обычаев, сумеют ли стать своими среди жителей поселения? Им предстоит долгий и трудный путь познания, а что в конце пути, кто знает.
У дреговичей
Утром их разбудило ржание коней и ворчливый голос старика, который деревянными вилами бросал под ноги животным траву из стожка. К нему подошли двое подростков. Они искоса посматривали на чужаков, но старались не показать своего интереса. Потом они ловко вскочили на выбранных коней, схватившись за густые гривы. Дед открыл загон, и небольшой табун помчался вниз к ограде. Дед дождался, пока табун скроется в низинке, сходящей к реке, и пошел восвояси, ничего не сказав проснувшимся гостям.
Ночь на траве пошла друзьям на пользу: ссадины на лице стали менее заметны, ступни уже не так болели. И если бы не голод, можно было радоваться чудесному летнему утру, крикам петухов в селении, реву коров и блеянию коз.
Никто не подходил к ним, никто не предлагал позавтракать. А есть хотелось все сильнее.
– Чего сидим? Кого ждем? – вздохнул Грек. – Хозяевам, видно, не до нас. Вон как суетятся.
Селение действительно оживало. Все были заняты делом. По узкой тропинке с деревянными ведрами женщины и подростки спускались к реке набрать воды, женщины постарше разводили огонь в очагах, выгоняли на выпас домашний скот. Слышался стук топоров, звон железа о железо. В воздухе запахло парным молоком, печеным хлебом и яблоками.
– Эх, сейчас бы компоту с белым хлебом, – размечтался Дизель. – Или бабулиных пирожков с грибами. Ну, можно и с картошкой.
– Мечтать не вредно, – ответил Клим. – До картошки не знаю сколько веков. Не было картошки у древних славян.
– Как не было? – удивился Дизель. – Картошка всегда была.
– Её в Россию царь Петр завез, – напомнил Клим, – а до этого вместо картошки репу ели. Хочешь репы?
– Да я сейчас бы и крысу дохлую зажарил и съел, – ответил Дизель. – Чего сидим, действительно? Пойдемте, попросим что ли.
