– С холодов тихо было, – заговорил Барни, невзрачный мужичонка с рябым пропитым лицом. – Думали уже, слава тебе господи, обошлось. А тут бают, в сообществе опять кого-то не досчитались. Что думаешь, Магнус?
– Это вы ко мне за ответом?! – развернулся тот. Здоровенный, на голову выше всех. – А что вы хотели?! – загремел он, теряя терпение. – Или забыли о чём предупреждала Наринга? А я её слова хорошо помню. «Любой, кто выступит против Атсхала, главным гостем пройдёт на пиру у восставшего демона». А ведь ты, Барни, в числе первых в её избу факел бросил. – Мужик кашлянул и опустил глаза. – Вот теперь живи и бойся.
– А ты, Мордок… – влез другой селянин, – сам-то боишься?
– Боюсь, – не стал тот скрывать. – Потому как знаю, что так и будет. Вместо того, чтобы бегать чужие грехи подсчитывать, попытались бы вымолить у безносой свои жизни. Столько времени было, чтобы одумались. – Он чуть жёстче обычного подтянул подпруги, отчего лошадь недовольно всхрапнула, и оглядел раздавшуюся толпу. – В хранителе разуверились?! Ждёте, что он перед вами чистое покрывало расстелет?! Конец осени близко, скоро пожалует за урожаем. Снова поверите.
***
О словах бывшего главного охотника вспомнили ближе к зиме.
– Барни! – Утром чуть свет сосед с оттопыренной на груди шубой толкнул калитку и ввалился на двор. – Барни! – Он пересёк двор, шатаясь поднялся по ступенькам и три раза громыхнул кулаком по двери. – Открывай.
На крыльцо, стягивая на груди шерстяную накидку, высунулась сонная хозяйка. При виде соседа глаза у неё прорезались.
– Чего ты в такую рань?! – возмутилась баба.
– Дрыхнет ещё, что ли? Подымай, мы вчера не договорили.
– Иди отсель. Нет его.
Лицо у соседа вытянулось, из-за пазухи выглянуло заткнутое скрученной тряпкой горлышко бутыли.
– Нип-понял, – икнул он.
– Аяй… тебе, смотрю, тоже всё мало.
– И где этого алкаша, маттего, носит?
– А я почём знаю! Ты-то ночью ушёл, а ему всё неймётся. Спохватился, скороходы напялил, да и… – махнула она рукой. – Бегать ещё за ним.
Зевая, она сошла с крыльца и направилась через огород в отхожее место.
Промычав нечто нечленораздельное, сосед потоптался на месте и спустился во двор. Упёр руки в бока и сумрачно поглядел на дорогу, размышляя, куда мог податься неугомонный Барни.
– Х-о-о-й!.. – прилетел с огорода сиплый вопль хозяйки. Следом донеслось горловое клокотание.
Сосед бросился на крик. Баба, белая как полотно, сидела на убранной грядке и хваталась за шею. Перед ней, на куче жухлой ботвы лежал окоченевший Барни. В груди бедолаги зияла здоровенная дыра. Такая глубокая, что сразу стало понятно – у него вырвали сердце.
На душе у Магнуса после смерти односельчанина сделалось муторно. И хоть правду сказал, о том, что думал, а всё равно что накликал. Вроде как беду навлёк. Хотя в том, что Барни, пережрав самогона, просто замёрз в собственном огороде, вопросов ни у кого не возникло. Не было под телом крови. И вокруг не было. Так, чуть всего набежало. Сердце вырвали позже. Зачем, непонятно, ради какой такой дикой забавы. Оно раздавленным нашлось неподалёку. Словно его выбросили как никчемный гнилой кусок мяса.
Однако на том беда не закончилась. Как верно подмечено, она не приходит одна.
Через неделю за Студёной нашли убитым молодого крепкого мужика с огромными кулачищами и косым шрамом-проплешиной на голове. Бывшего морехода-наймита в Грейстоуне знали все. Многие побаивались буйного здоровяка, избившего до полусмерти не одного завсегдатая пивнушки Блэйка. Он тоже был в первых рядах разъярённой толпы, пришедшей за смертью пророчицы.
