По ступеням «Божьего трона» - страница 31
Но вот и устье ущелья! Перед нами степь, столь страстно теперь желанная, но безбрежная, каменистая степь, совершенная пустыня, если не считать тощих кустиков хвойника и саксаула, которые кое-где торчат в стороне от дороги. Картина очень унылая, нагнавшая на нас тем скорее тоску, что тут же мы натолкнулись на тяжелое зрелище: шест, клетка и в ней голова человеческая, – зрелище, доказывавшее нам, что мы снова приближаемся к черте китайской оседлости…
Шесть долгих часов шли мы еще этою гоби, пологими террасами понижавшейся постепенно к одной из глубочайших впадин Джунгарии – пустынному соленому Эби-нору. Мгла давно уж спустилась на землю, и теперь нам приходилось брести только ощупью, руководясь почти исключительно гулким топотом передовых лошадей. Но куда шли эти лошади и кто вел их вперед, мы этого теперь вовсе не знали, да и знать не интересовались… Измученные жаждой и голодом, а главное, непомерной усталостью, мы сознавали инстинктивно только одно: отстать теперь от товарищей, значит – заблудиться в степи. И мне кажется, что лошадьми руководил тот же стадный инстинкт; иначе как объяснить их видимую тревогу всякий раз, как отзвук движения каравана впереди на мгновение замирал?
Давно уж в моем эшелоне все люди молчали… Да и что за беседа теперь! Не у кого даже расспросить о дороге, потому что проводники наши куда-то исчезли. С непривычки еще подолгу сидеть в седле спину у меня совсем разломило; а пешком и еще того, хуже: в темноте тропинки не видно, и вот ежеминутно сбиваешься на сторону и спотыкаешься о корявые кусты саксаула. Для примера другим, однако, бодришься и скуки ради – считаешь шаги…
– Ваше благородие! А, ведь, время-то, пожалуй, к полуночи!
– Черкни-ка спичкой… ну, нет, всего только одиннадцать!..
– Знать, еще нам много идти!..
– А что, разве устал?
– Нам-то что! А вот кони стали у меня больно тянуться… Шутка ли, сколько идем!
И точно отголоском на это справедливое сетование донесся до нас какой-то неопределенный шум из переднего эшелона. Впереди вдруг блеснул огонек и погас…
– Что там такое?
– В полуверсте отсюда становище калмыцкое проводники отыскали… Сворачивать, что ль?..
– Сворачивать, конечно, сворачивать!
И вот лошади зашагали по глубокому песку. Где-то в стороне, а потом и вблизи характерным шелестом заявили о себе камыши. А вот, наконец, появились и силуэты людей, сопровождаемые оглушительным лаем собак. Они меня окружили. Кто-то им что-то сказал, и, по китайскому этикету, они немедленно преклонили предо мною колена. В то же мгновение, как по волшебству, вспыхнул старый подожженный камыш и фантастическим светом осветил и без того уже дикую картину торгоутского кочевья в песчаной степи…
Мы так были рады стоянке, что и не подумали расставлять своих юрт, а спали не раздеваясь, каждый улегшись, где и как ему показалось удобнее; однако, несмотря на усталость, мы на следующее утро проснулись неожиданно рано. Разбудили нас не столько горячие лучи солнца и поднявшийся ветерок, успевший уже набить нам в рот и нос достаточно пыли, сколько мириады мошек, мух и комаров, которые носились здесь целыми тучами. К нашему великому счастью, мы в таких массах нигде уже не встречали этих маленьких кровопийц, но зато здесь они, действительно, были неисчислимы. И это тем более было досадно, что и все остальное было здесь особенно гадко; и страшная духота, и пыль, и до омерзения грязная и теплая вода, и даже все эти окрестности – степь с барханами песку и с ее серо-зеленой растительностью: тамариском, саксаулом, кое-где перевитым Clematis, Peganum hannala multisecta, Zygophyllum brachypterum, Artemisia dracunculus, Lycium rulienicum и частью объеденным камышом.