Паровоз натужно пыхтел. Вот он миновал контрольный столб, въехал на место, где рельсы только что освободили от креплений, и вдруг, загрохотав по шпалам, остановился, окутанный клубами пара.
– Вперед, товарищи! – громко крикнул Зарубин и с автоматом в руках бросился к паровозу.
С обеих сторон полотна с криками: «Ура!», «За Родину!» – устремились к составу партизаны.
Из паровозной будки один за другим вылетели вниз головой два человека в зеленых немецких шинелях. Глухо ударившись о землю, они остались недвижимы. Вслед за тем выпрыгнул машинист. Набирая пригоршнями снег, он стал обтирать руки.
– Пароль! – потребовал Зарубин, приближаясь к нему.
– «Брянск»! – ответил тот. – Видишь вот, двух «помощников» сразу ухлопал. – И добавил: – Привет от Якимчука.
Затрещали пулеметы, автоматы. Лес наполнился грохотом, криками, стрельбой. Вагон с охраной расстреляли в упор из ручных пулеметов. Потом в окно швырнули несколько противотанковых гранат. Взрыв! Горбом встала крыша, вылетела дверь. Подрывники Рузметова торопливо закладывали взрывчатку под колеса и котел паровоза.
– В топку бы, в топку… – советовал машинист.
– Людей выводите, людей, прямо в лес, – раздавался голос Зарубина.
Из вагонов выскакивали люди. Они бежали к лесу с узлами, мешками, чемоданами, еще не отдавая себе ясного отчета в том, что произошло.
– Поберегись! – крикнул Рузметов, отбегая от паровоза.
Грохнул взрыв, в воздух полетели куски железа. Паровоз накренился набок, постоял так мгновенье, как бы в раздумье, и повалился под откос.
– Гитлер капут! – объявил Дымников.
– Прекратить огонь! – раздалась команда Зарубина. – Печки из вагонов на волокуши! Поджигайте состав – и все к лесу!
Печки выбрасывали в снег, из вагонов полз густой черный дым. Из-за поворота дороги показалась группа Селифонова. Партизаны собирались у леса, разговаривали с освобожденными. Кое-кто нашел уже знакомых.
…Народу прибавилось, и на обратном пути хвост партизанской колонны терялся где-то в изломах лесной дороги. Пройдя быстрым маршем километров десять, Зарубин остановил отряд и приказал построить освобожденных людей. Подсчитали. Оказалось девяносто шесть человек.
– Куда вас везли, вы все сами знаете, – обратился к ним Зарубин. – Теперь слово за вами. Кто хочет домой – пожалуйста. В полукилометре отсюда – шоссе, ведущее в город. А кто хочет драться с фашистами…
Ему не дали договорить, зашумели.
– Все хотим. Все!
– Спасибо, товарищи партизаны!
– С вами пойдем!
– А кто хочет драться с фашистами, – продолжал Зарубин, – и быть партизаном, ко мне шагом марш!
Колебаний не было. Все устремились к Зарубину. Многорукая толпа подхватила его, и он вместе с автоматом мгновенно оказался в воздухе. Дружное «ура» огласило лес, перекатилось эхом. Когда Зарубина опустили на землю, он сказал, поправляя ушанку и улыбаясь:
– Ну что ж! Будем считать, что нашего полку прибыло. Перекур пятнадцать минут!
В канун Нового, сорок второго, года комиссар отряда Добрынин возвращался один в лагерь с передовой заставы.
Пройдя девять километров, Добрынин не чувствовал никакой усталости и шагал так же бодро и ровно, как и при выходе из лагеря.
Последний день декабря выдался на редкость ясный, морозный. Снег блестел под солнцем так, что глазам было больно. Зима как бы наверстывала упущенное вначале, – мороз крепчал и крепчал.
Умолкли ручейки, улетели беспокойные разноголосые птицы, не слышно под ногами шелеста валежника. Лес спал под снегом, точно зачарованный, как в сказке. Застыли в зимней спячке обнаженные лиственные деревья, и лишь огромные сосны да пушистые ели красуются своим зеленым нарядом.
