В передней, у двери, стоял какой-то старик, одетый в коричневую шубу и чёрные сапоги. Он держал в руках предмет, отдалённо напоминавший портмоне. Когда их взгляды встретились, Яков машинально поприветствовал старика кивком. Старик в свою очередь ответил церемонным поклоном.
– Уважаемый! – вдруг раздался со спины мужской голос.
От неожиданности Яков обернулся и увидел трёх взрослых мужчин в зимних шинелях серого цвета, лет сорока-пятидесяти на вид. Первый, самый молодой, имел короткие усы и бритые щёки. Второй являлся обладателем густой бороды и бакенбард. Третий, седовласый и важный, вероятно, был среди них главным. У каждого на шинелях блестели золотые медали и кресты, а на чёрных кожаных ремнях висели сабли.
– Уважаемый, почему не поёте?
– Не понял? – озадачился Яков.
– А что тут непонятного? Господа репетируют песню «Отче наш». Церковно-славянский вспоминают. Голосочки подтягивают. Словом, стараются. А вы? Стоите себе тополем и молчите. Не порядок.
– Подождите, вы кто? Где я нахожусь?
Седой мужчина вопросительно переглянулся с остальными и спокойным тоном произнёс:
– Ну-с, уважаемый, отвечу по порядку. Мы являемся служащими городской полиции города Санкт-Петербурга. Городовые, то бишь.
– Подождите, вы сказали, Петербурга?
– Да-с.
– Какого Петербурга? Где Москва?
– Мы в семистах верстах на северо-западе от неё. Не сказать, что далеко, но и не совсем близко. Золотая середина, вот… по поводу второго вопроса: находимся мы в доме господина Чухоткина, которому вы соизволили небрежно кивнуть.
– Ничего не понял. Вообще ничего.
Седой подошёл к Якову, мягко взял за его локоть и отвёл в другой конец комнаты. Убедившись, что их не слышат, они продолжили беседу:
– Вы что себе позволяете? Задумали всё испортить? Хоть Николаевские времена прошли, а палкой по спине не отменяли! – проворчал городовой.
– Вы себя побейте, авось понравится, – отпарировал Яков и дёрнул к себе руку.
– Не понял… это вы – мне? Сержанту городовой полиции Парамону Ивановичу Порядкину? Ветерану Крымской войны?! – возмутился седой, гордо выпятив грудь с боевыми наградами. – Видать, уважаемый, память у вас короткая. Да-с, обидно. Придётся тогда напомнить: купец Чухоткин – человек обеспеченный. По слухам, его состояние достигает тридцати тысяч рублей. А видите у него в руках кошелёк?
– Вижу.
– Чухоткин – в высшей степени набожный человек. И в такой же степени человек наивный. Он готов заплатить десяток целковых лишь бы послушать песни про Христа. На эти деньги можно пропустить по одной чарке пива в питейном заведении. Понимаете, о чём я?
– Понимаю. Но опять же, я-то здесь причём?
– Притом, мой близорукий недоросль, что являетесь таким же городовым, как и все остальные! – сказал Парамон Иванович и ткнул пальцем в плечо Якова.
Тот перевел взгляд на себя и потерял дар речи. Вместо привычной городской одежды, в которой Яков выходил из подвала, на нём была зимняя шинель. Она сидела практически идеально. Так, словно недавно снимали мерки для шитья. Правда, без медалей и сабли, но эти мелочи нисколько не волновали. Как это произошло и почему?
– Удивлены? – не без иронии спросил городовой.
– Это мягко сказано! – растерянно ответил Яков.
– Привыкайте к открытиям, любезный. Это ещё не самое неприятное, что могло случиться с вами. Так что, не будем заставлять ждать уважаемого купца и начнём славить Спасителя.
После этих слов сержант Порядкин повёл Якова на прежнее место, к остальным городовым. Когда все четверо встали в ряд, Парамон Иванович торжественно произнёс:
