Читать онлайн Ирина Лемешева - По ту сторону памяти

Она хотела сына. Пацана. Мальчишечку. И, конечно, пусть он будет похож на отца.

Не очень высокий, но с фигурой, словно вылепленной рукой искусного скульптора: мощная шея, развернутые плечи, накачанные руки и крепкие ноги абсолютно идеальной формы. На нем вечно были какие-то застиранные шорты, давно потерявшие свой цвет, и чудом державшиеся на бедрах, обнажая совершенно плоский живот. Лёгкая небритость и выгоревшие волосы, спускающиеся до плеч небрежными прядями. Похоже, их владельцу было абсолютно неважно, как он выглядит.

Он был на работе. Спасатель на Сочинском пляже. Раскалённая галька под ногами, ровный шум, в котором намешано так много: рокот волн, крики чаек – резкие и пронзительные, плач детей, призывы купить мороженное или сфотографироваться с замученной обезьянкой.

Он не слышал этот шум, ставший таким привычным за несколько лет его работы. Не видел, – или делал вид, что не видел? – направленные на него женские взгляды – любопытные, кокетливые, откровенно влекущие.

Стоило ему показаться, девчонки-подростки начинали хихикать и нервно перешептываться; девушки в бикини принимали выгодные позы и снимали солнцезащитные очки; матроны постарше – напротив, очки надевали, усаживаясь так, чтобы их расплывшиеся тела занимали меньше места в пространстве, втягивали животы и небрежно опускали лямочки от купальника с пышных, словно непропеченных, плеч.

Он ни с кем не пересекался взглядом, не перебрасывался словом или шуткой. Он был на работе и от его внимания и умения сосредоточиться на главном зависели жизни людей.

И если вновь приехавшие отдыхающие ещё на что-то надеялись, то местные красотки давно поставили на нем крест. Он был абсолютно недоступен. Как горная вершина. Такой же привлекающий взгляды и такой же холодный и неприступный.

Они оказались совершенно случайно в очереди за мороженым на пляже. Был там небольшой киоск, к которому вечно клубилась очередь из отдыхающих.

– Тебе какое? – он неожиданно обернулся, когда до заветного прилавка оставалось пару человек.

– Сливочное, – чуть слышно пробормотала она, не веря происходящему.

– Два сливочных, – он расплатился и передал ей вафельный стаканчик. – Ешь быстрее – тает.

Июльский вечер был душный и не принес ожидаемой прохлады. Они долго гуляли и болтали обо всем и ни о чём. Он неожиданно оказался весьма разговорчивым, а она молчала, больше слушала, кивая и откидывая назад непослушную челку.

Он проводил её санатория, массивное строение которого светилось в темноте, словно огромный корабль.

– Давно у нас? – спросил, внимательно заглянув ей в глаза.

– Почти год, – она встретилась с ним взглядом и торопливо добавила:

– Я здесь работаю.

– Да, понятно, что не отдыхаешь, – он неожиданно улыбнулся ей – чуть снисходительно, но в то же время тепло и располагающе. И эта улыбка мгновенно изменила его лицо, которое все привыкли видеть равнодушно-отстраненным.

– А зовут-то тебя как?

– Влада.

– Вла-да, – по слогам протянул он, словно пробуя на вкус её имя. – И откуда ты такая, Влада?

– Я из Средней Азии, – ей не хотелось называть имя маленького городка, в котором прошли ее детство и школьные годы.

Он, видимо, понял, не стал уточнять и выяснять.

– А я Арсен, – он протянул смуглую руку, с крупной ладонью и неожиданно длинными и тонкими пальцами.

– Слышала, наверное?

Она смутилась, неопределенно пожав плечами. Она нечасто бывала на пляже, но от девчонок на работе не раз слышала об этом спасателе.

– Ладно, Влада, поздно, тебе уже спать пора, – он опять улыбнулся так, как взрослые улыбаются малышам. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Она медленно поднялась в свою комнатушку со скошенным потолком, словно боясь расплескать то тепло, которым окутало её после этого летучего рукопожатия и его прощальной улыбки.

Она была старшей. Первый ребенок в семье, о которой перешептывались, строя догадки и предположения.

В ее родном городке не очень понимали, каким ветром занесло сюда ее мать – тонкокожую блондинку с зелёными глазами и точеной хрупкой фигуркой. Такие браки не приветствовались, да, что там не приветствовались – их просто не было в их Богом забытом городишке.

В отце были намешано немало: узбеки, таджики, бухарские евреи и даже уйгуры. У матери было проще: русские и поляки. Она была учительница младших классов, а отец работал на оптовом складе.

Постепенно ее перестали считать чужачкой и больше не удивлялись зелени ее глаз, тонкому румянцу и светлым волосам, которые она закручивала в невнятный пучок на затылке. Её любили дети и приняли родители. Попасть в класс к Ольге Петровне считалось невероятной удачей. Мамаши судачили, что общего может быть между этой небожительницей с негромким приятным голосом и горлопаном Яковом – коренастым, смуглым, с кустистыми бровями, крупными чертами лица и походкой кавалериста.

Рождение дочки он принял равнодушно – хотел мальчика. Наверное, поэтому и насчет имени не спорил – называй, как хочешь. Ольга назвала ее в честь своего деда Владислава, погибшего на подступах к Берлину.

Влада – тонкое нежное имя, которое отродясь не слышали в этих краях.

Когда из младенца Влада вытянулась в маленькую девочку, стало окончательно понятно, что ни одной точки не досталось ей по линии отца. Тонкие черты лица, нежный румянец, светлые волосы, хрупкость фигурки – все это делало её заморской птицей среди смуглых и черноволосых ребятишек, живущих по соседству и ходивших с ней в один садик.

Такой же смуглой, глазастой и чернобровой родилась Гульнора. Трудно было представить себе менее похожих девочек, чем сестры Исматовы.

Отец, который ждал сына, стал ещё более громким, резким и грубым. Он с недоверием посматривал на Владу, обнимая младшую дочку и хрипло бормоча : эта точно моя. Мать тяжело вздыхала, не пытаясь спорить. Она не выносила скандалов и выяснения отношений и потихоньку выходила во двор или в другую комнату. Это словно подстегивало отца, и однажды поздно вечером Влада услышала из спальни совершенно непонятный шум, как будто уронили что-то тяжёлое, короткий вскрик матери и злобное:

– Мало того, что без наследника меня оставила, так ещё эта на моей шее сидит, вся улица надо мной потешается! С кем прижила?

И снова непонятный шум и умоляющий голос матери:

– Яша, угомонись, дети спят. Обе твои дочки, Богом клянусь!

Хлопнула входная дверь и Влада сжалась, нырнув под одеяло, стараясь превратиться в маленькую точку. В ту ночь отец вернулся под утро, долго стучал, пока мама ему не открыла.

Утром следующего дня все были дома, но отец не вышел к завтраку, а мать было не узнать. Из хрупкой сказочной феи она внезапно превратилась в замученную женщину, невероятно усталую, с потухшими глазами, вмиг ставшими бесцветными и утратившими свою зелень.

– Мама, ты плакала? Ты что, упала? – испуганно спросила Влада, не отрывая взгляда от разбитой губы матери, к которой та прикладывала свернутый носовой платочек.

– Да, милая, ударилась, пройдет, вот сейчас позавтракаем и сделаю компресс, – Ольга пыталась улыбнуться, но получалось это у нее неважно. – Должно пройти, завтра на работу.

По улице поползли слухи, стало сложно утаивать то, что происходило за покосившейся калиткой их домика. Мама ходила с заплаканными глазами, выходя на работу, тщательно пудрила лицо и начала краситься яркой помадой. Это невероятно бесило отца, приводя его в бешенство.

– Для кого намазалась? – он стучал кулаком по столу, не выбирая выражений.

Стал поздно, иногда под утро, приходить домой. Демонстративно не снимал обувь, занося в дом куски глины на подошвах. От него жутко пахло и этого запаха Влада боялась больше, чем отцовских криков. Собственно, этот запах и был предвестником криков и скандалов. С этого запаха начинались мамины слезы и все самое ужасное, что творилось в их доме.

– Яков за́пил, – судачили соседки, жалея маму.

– Ольге бы родить, сына, мальчишку, может, утихомирился бы, – качала головой пожилая Шахноза. – Слышала, как он кричал, что наследника ему надо.

– Ой, наследника, а какое наследство у него для наследника? Скоро последнее пропьет, там на Ольге все держится. Ей бы девчонок в охапку – и бежать от этого изверга. Совсем озверел, – возмущалась красавица Барно.

– Легко сказать – бежать. Куда? И девочек без отца растить? – не соглашалась Шахноза. – На одну-то зарплату?

Влада, играя на улице, услышала этот разговор случайно и слово

" бежать" осталось в памяти колючей занозой.

Гульнора была единственной, кто в их семье не боялся отца. Она, едва научившись ходить, косолапила к нему, дёргала за брючину, пытаясь забраться ему на колени. Она не вздрагивала от его криков, сообщая:

– Гуля пьисла, Гуля хоцит на ючки.

Отец затихал, и Ольга с Владой выдыхали с облегчением.

Когда Влада пошла в школу, отец немного утихомирился. Ему грозили серьезными неприятностями на работе, а потерять это место было бы катастрофой.

Теперь он выпивал только в выходной, но больше не кричал и не буянил, а сидел, молча уставившись в телевизор стеклянным взглядом. И это молчание походило на затишье перед бурей.

Вечерами Ольга хлопотала на кухне, пытаясь сготовить для мужа самое любимое, потом садилась за тетрадки. На ночь обязательно заходила в комнату дочек, почитать немного и просто посидеть рядом. Влада ждала этих минут, этих прикосновений такой легкой, почти невесомой маминой руки, гладящей ее волосы, она любила пошептаться с ней о прошедшем дне и физически чувствовала мягкое тепло маминой улыбки. Они не строили планов, не мечтали, да и о чём можно было мечтать? Прошел день, завтра будет другой, похожий на прошедший, как две капли воды.

Когда Влада перешла в четвертый класс, что-то изменилось. Это произошло настолько постепенно, что ей трудно было припомнить, как это началось. Сначала странные взгляды отца, короткие, летучие, которые заставляли сердце Влады учащенно биться. Она с самого детства привыкла, что практически не существует для него, что между ними нет никакой связи. И вдруг эта связь появилась – расспросы, как дела в школе, мимолётные прикосновения, так, по пути, утром или перед сном. Как-то он снял резиночку, освободив ее пшеничного цвета волосы, упавшие на плечи тяжелой волной, бормоча: – Вот так-то лучше.

Другой раз посадил ее на колени, перебирая гладкие пряди и поглаживая по спине и по шее. Влада внутренне сжалась – это были абсолютно новые ощущения, но они не наполняли ее ни теплом, ни радостью. От отца дурно пахло, он тяжело и часто дышал, и Владе нестерпимо захотелось сбросить с себя его руки – со спины и с коленок.

– Ну, что как неживая? – отец потряс головой, словно хотел скинуть с себя наваждение. – Ладно, иди спать, в школу завтра.

Она юркнула в детскую, где сладко посапывала во сне Гуля, разделась и нырнула под одеяло. У них была ещё одна комнатушка, поменьше, там мама сидела над тетрадками, там Влада любила читать, устроившись на широком подоконнике. Именно в эту комнату отец решил перевести Гульнору, когда Влада перешла в пятый класс.

– Всё, взрослая, чего ей с сестрой ютиться? Уроков много будет, свой угол нужен, чтоб сестре не мешать, мало ли что. За урокам засидится, к примеру. Если бы не было, возможности, если бы не было, – кряхтел он, возясь с креслом-кроватью младшей дочери. – Вот гляди, как встало. Прямо у окна. И собирать-разбирать каждый день не надо. Место есть.