Бей противно захихикал. Бордовый цвет его эмоций был отвратителен и вызывал у меня какую-то незнакомую гадливость. Но я никак не мог определить, что это за эмоции, как будто прежде еще ни у кого таких не встречал.
— Не важно.
Позже я снова вцепился в руку своего друга и практически умолял:
— Не ходи туда. Не надо.
Но я не мог его остановить, на это у меня не хватило бы сил. А Го, как назло, снова шлялся где-то на улице.
Я долго ждал, когда вернется Фрэй. Сердце переворачивалось от предчувствия надвигающейся беды. Но не дождался: усталость после тренировки взяла свое — так и заснул, не раздеваясь, полусидя на кровати.
Разбудило меня настойчивое ощущение, что кто-то находится в комнате. Я открыл глаза и с трудом поднял голову — настолько затекла шея в неудобном положении. В темноте, прореженной лишь светом электронных часов на столе, стоял Фрэй. Он повернулся ко мне спиной и, судя по всему, разглядывал свое отражение в осколке зеркала, прибитого к стене.
Неожиданно сильно резануло в груди, потом еще раз и еще, до горячих искр, словно бы высекаемых металлом о метал. Я сначала свернулся в клубок, затем, не удержавшись, сполз с кровати на пол.
Боль все не прекращалась, наоборот усиливалась, становясь изощренней, будто дергая за нервы, оттягивая их, каждый в отдельности, все вместе, выжигая, вытравливая. Я застонал и начал кататься по полу, скребя ногтями по груди, готовый раскрыть грудную клетку и выскрести все содержимое начисто. Чтобы ничего не осталось, чтобы нечему было больше болеть.
Не знаю, сколько времени прошло, но внезапно боль кончилась, словно ее отрезали раз и навсегда. Из моего горла вырвался вздох такой глубокий и громкий, что звук заполнил всю комнату. Так вдыхают воздух люди, только что выбравшиеся из-под воды или сбросившие удавку с горла. Широко раскрытыми глазами я некоторое время смотрел в потолок, не понимая, что произошло. Затем перевел взгляд на Фрэя — уж слишком тихо было в комнате.
Он смотрел на меня полуобернувшись, холодными глазами, которые были словно подсвечены изнутри. Абсолютно стеклянными глазами. Затем у него в руке сверкнул нож — та самая «Вишня», с которой он никогда не расставался.
Словно во сне я наблюдал, как он поднимает лезвие, снова поворачивается к зеркалу и одним долгим сильным движением проводит ножом по своему лицу — от скулы до подбородка.
Плоть раскрылась как в замедленной съемке, кровь ползла лениво, хотя на самом деле такого быть просто не могло. Кое-где, как мне показалось, я увидел белую блестящую кость.
От ужаса я не мог закричать, крик застрял в горле. Фрэй даже не дрогнул, он смотрел в зеркало и улыбался неповрежденной стороной лица. Эту улыбку я не забуду до конца своей жизни. Так могла бы улыбаться смерть, глядя в зеркало.
Затем он снова поднял уже окровавленное лезвие… И тут я опомнился: невидимая пружина вытолкнула меня на ноги. Я едва успел подскочить к другу и выбить у него нож. «Вишня» с грохотом отлетела в дальний угол. Фрэй даже не попытался сопротивляться: его руки повисли двумя плетями вдоль тела, но глаза все также неотрывно следили за своим отражением в зеркале. По щекам, смешиваясь с кровью, текли молчаливые слезы.
Я поднял всех на ноги. Гудвин тут же отвез Фрэя к Чень Шеню, даже не спрашивая о произошедшем. Китаец, насколько возможно, умело заштопал рану на лице и, напичкав больного лекарствами, погрузил в продолжительный сон.
