– Хорошо, – улыбнулся хан сдержанно, но не скрывая радости. – Кого вы предлагаете тойоном ставки?
– Усуна, – сказал Хубулай. – Старик лучше других знает местность и привычен к переходам. Ему также можно смело поручить всю организацию по отправке людей для северной ставки.
– Верно.
* * *
Старый Усун, еще не ведая о своем назначении, с утра объявил, что у него предчувствие дальней дороги. Ночью ему снилось, будто он мчится меж каменных громадных гор на быке, подобно хоринцам. Пестрый бык под ним молод и скор, а впереди бежит пегий пес.
Проснувшись, он с тревогой подумал: «Неужели это знак близкой смерти?»
К своему изумлению, Усун, в сотнях боев глядевший в лицо смерти, на этот раз, лежа на топчане в своем сурте, испугался. Одно дело умереть героем, защищая свой народ, другое – от старости… Что поделаешь, он и в самом деле немало пожил, даже люди, как со временем все острее и ранимее начал замечать старый воин, перестают с ним считаться, принимать всерьез.
«Пора, наверное, отказаться от мэгэнейства, передать свою тысячу более молодым…» – приходил к выводу Усун.
Пока он пребывал в подобных раздумьях и сомнениях, вдруг явился тойон джасабыл, передал приказ хана срочно явиться в ставку.
«Вот и все, – забилось сердце старого воина, – сейчас объявят, мол, спасибо тебе, послужил, хватит, передай мэгэн молодому человеку – и на покой. Будешь, конечно, помогать ему советом, подсказкой. Отдыхай!»
И хоть только что Усун сам собирался отказаться от мэгэнейства, а прямо вот не продохнуть стало от участи такой. Но невозможно же отрицать явное: глаза не так зорки, уши не столь чутки…
По пути старик все вздыхал, а верный конь, словно сердясь и споря с хозяином, все фыркал недовольно и мотал головой.
– Ты кому прекословишь?! – тихонько шлепнул коня по макушке Усун. – Или ты тоже считаешь, что старый Усун отвоевался и теперь даже его конь может ему указывать?! Нет уж, брат, прости, со своими мыслями я пока еще справлюсь без тебя! Вот помру – ждать тебе недолго осталось, – тогда и фыркай.
Скакун на эти слова опять недовольно оскалился, заржал и понесся во весь опор.
– Ну вот, только мне с тобой и осталось, что по степи скакать, ровно мальчишка!
Так, как бы в споре с конем, мэгэней Усун прибыл в ставку.
* * *
– Почтенный старец, – встретил его хан взаимным поклоном, – в заботах давно не видел тебя. Но я никогда не забывал о твоих заслугах, о помощи твоей в трудные времена. Благодарю, что помог мне увеличить сократившееся войско, сгустить поредевшие ряды…
Сердце Усуна окончательно обмерло: хоть он и ждал этого благодарного прощания, но все-таки надеялся… Крепок же он еще на самом-то деле, многим молодым не тягаться с ним!
– Мой вещий хан! Дозволь сказать?!
– Говори, говори…
– Не сочти, что слишком много возомнил о себе. Но считаю, что всей своей жизнью оправдал имя Усун-Туруун – Долгое Упорство, данное мне моим дядей Хоомпур Хосууном – признанным вождем рода усун, известного своим упорством, стойкостью, правдивостью, никогда не спотыкавшегося на твердом месте, – выпалил на одном дыхании старик. И продолжил, словно пытаясь опередить ответ: – Хоть и согнуло мою некогда прямую спину неумолимое время, не так остр глаз и чутко ухо, рука не столь тверда, как прежде, но голова моя ясна и молода душа! Поверь, я еще могу делом и правдой послужить великому роду монголов!
Хан даже опешил от такой горячей тирады обычно молчаливого и неторопливого старца.
