Но настал день, когда Джордж Вэн должен был расстаться со своей дочерью, по крайней мере на время. Приближался двенадцатый день рожденья Элинор, а она до сих пор получила еще весьма ограниченное образование, которое можно получить за шесть гиней в год близ Чейна. Около шести лет, исключая многие промежутки вследствие неплатежа денег, мисс Вэн посещала эту смиренную школу вместе с дочерьми мясников и булочников, и других плебейских обитателей этого округа, но когда ей минуло двенадцать лет, различные источники, из которых отец получал доход, пресеклись, самые слабые из его кредиторов вычеркнули его имя из своих счетных книг; друзья перестали верить его уверениям в крайне стесненных временных обстоятельствах, и его обещаниям скоро расплатиться с ними, он не мог уже рассчитывать получить пятифунтовый билет, когда хозяйка его квартиры приставала к нему со своими требованиями, а лавочник отказался отпускать унцию чая иначе, как на наличные деньги. Наступил отчаянный кризис, и старик в своем отчаянии забыл свою гордость. Для Элинор, если не для себя, он должен был вытерпеть унижение. Он должен был обратиться к своей старшей дочери, жестокосердой, но богатой Гортензии Баннистер, которая лишилась своего мужа, маклера государственных бумаг, год тому назад, и была теперь богатой и бездетной вдовой. Да – он отер слезы унижения со своих исхудалых щек, когда принял это намерение – он старался забыть прошлое и хотел взять Элинор к мистрис Баннистер и просить за нее жестокую сестру.
Его намерение быстро было исполнено, потому что он принялся за дело с тем отчаянным мужеством, которое может чувствовать осужденный преступник, когда идет на казнь, и в одно солнечное утро, в июне 1850‑го, он и его дочь сидели в прекрасной гостиной мистрис Баннистер, со страхом ожидая выхода этой дамы. Она вышла, не очень долго заставив ждать себя, потому что она была женщина деловая и аккуратная в своих привычках, а к этому посещению ее приготовило длинное, жалобное письмо отца, а она в ответ написала очень холодно и кратко, назначив для свидания ранний час.
Она была женщина лет тридцати пяти, строгой наружности, с суровым лицом и густыми черными бровями, которые сходились над ее красивым орлиным носом, когда она хмурилась, а она делала это слишком часто, так думала Элинор. Черты ее походили на черты отца, но угрюмое и жестокое выражение принадлежало собственно ей и, может статься, было результатом горького разочарования в ранней молодости, когда она увидала себя невестой без приданого и была брошена любимым ею человеком, который отказался от нее, когда узнал положение дел ее отца и принуждена была или выйти замуж по расчету, или обречь и он на жизнь бедную и трудовую.
Эта суровая и разочарованная женщина не выказала нежных чувств к своей сестре. Может быть, вид детской красоты Элинор был неприятен ей. Несмотря на ее богатство, она испытала страшную пустоту в великой лотерее жизни и могла бы позавидовать неведомому будущему этого ребенка, которое, наверно, не могло быть так печально, как пустая жизнь бездетной вдовы.
Но мистрис Баннистер была религиозная женщина и старалась исполнять свою обязанность сурово и непреклонно; ее добрые дела не украшались такими ничтожными вещами, как любовь и нежность. Когда она услыхала, что ее отец едва имел насущное пропитание, что он скоро мог умереть с голода, ей вдруг представилось, что она очень дурно поступила с этим слабым стариком, и она согласилась назначить ему приличное содержание, которое позволяло бы ему жить с такими удобствами, какими пользуется офицер на половинном жалованьи. Она согласилась на эту уступку довольно сурово и прочла своему отцу такое строгое нравоучение, что, может быть, ему было простительно не чувствовать большой признательности к милостям своей дочери за самого себя, но он сделал слабое покушение к благодарности, когда мистрис Баннистер объявила потом свою готовность заплатить за воспитание Элинор Вэн в одном хорошем пансионе.
