Помолчав немного, мы в итоге пожелали друг другу доброго вечера и разошлись в разные стороны. На чём наша дружба действительно держалась, так это на наших схожих темпераментах: удивительно, но весельчак Ратибор никогда не был на меня так похож внутренним строением, как всегда был похож предпочитающий уединение Громобой. Впрочем, с братом у нас тоже было много общего: мы не только внешне походили друг на друга, словно две капли воды, но и мысли в наших головах зарождались и текли примерно в одном русле.
Поднимаясь на Совиную вышку, я всецело был погружен в свои мысли о сложных чувствах, в которые невольно оказался втянутым. Почему всё не могло быть проще? Почему Громобой не положил глаз на Полелю? Почему Отрада всё ещё не смотрит на Ратибора, не просто как на друга? Почему я заинтересовался самой неприступной девушкой во всём Замке? Почему Ванда не снимет свою кольчугу неприкасаемости? Ответы, на самом деле, были просты: Громобой не смотрит на неоспоримую красоту Полели, потому что она младше даже Отрады и к тому же, он видит в ней исключительно мою сестру; Отрада не смотрит на Ратибора, потому что она ещё в принципе не интересуется парнями; я посмотрел на Ванду, потому что она не похожа на Отраду и Полелю – она совсем не ручная; Ванда не снимет свою кольчугу неприкасаемости, потому что она достаточно горда, чтобы позволить к себе прикасаться, да ещё и своему ровеснику, а не какому-нибудь взрослому, состоявшемуся, а значит, способному быть для неё интересным мужчине…
Сняв молодую сову, помеченную серой лентой на кольце у колышка, и пересадив её с красного шеста на шест чёрного цвета, я начал привязывать к её лапе послание Утровоя. Говорят, голубиная почта быстрее, но голубей бьют соколы и совы. В пользу совиной братии и тот факт, что совы летают по вечерам и ночам – в самое удачное время для отправки тех посланий, которые их посланники и адресаты предпочитают скрывать от лишних глаз.
Уйдя в свои мысли, уже отправив письмо Утровоя в полёт и взявшись за письмо Громобоя, я чуть не пропустил появление на Совиной вышке постороннего. Сначала я подумал, что это может быть Громобой, забывший что-то дописать в своём письме или решивший обсудить со мной что-то поважнее нашего совершенного непонимания противоположного пола, но почти сразу осознал свою ошибку: шаги были лёгкими, и за ними следовало лёгкое шуршание ткани, какое может быть от длинного женского платья. В секунду, когда шаги остановились, я обернулся через плечо и сразу же замер от неожиданности: на Совиную вышку явилась Ванда Вяземская! Сколько мы уже не виделись? Месяц и три дня назад я застал её в городе, в компании её отца – она даже не заметила меня. На Совиную вышку она вообще прежде никогда не приходила, хотя, может, и ходила, да я ни разу не видел… Получается, прав дед: помяни на закате дня вслух кого – явится перед глазами со звёздами!
– Добронрав… – каштанововолосая с большими голубыми глазами красавица вдруг чуть наклонила голову вбок и слегка улыбнулась своими жемчужными зубами.
Не выдержав не столько неземной красоты – она действительно казалась мне неземной, – сколько её самоуверенной энергетики, я отвёл взгляд и продолжил хмуро снаряжать выбранную сову.
– Давно не виделись, – мой тон определённо точно прозвучал грубее, чем я хотел бы, но я ничего не мог с собой поделать.
– Больше месяца прошло. Я видела тебя в городе, на базаре. Ты был в компании Полели. Вы, кажется, покупали ей платок.
