– По мне, уж лучше порка каждый день, чем изучать «Краткую историю ЛГБТ», – отозвалась старшая Вера, с хрустом ломая ветку. – Ты, Наденька, не косись, тебя миновала чаша сия, а я не только учила, но и экзамен успела сдать по этой гадости.
– Да, милая, то, что ты претерпела, врагу не пожелаешь. Мы с Мамой за те полгода, пока тебя не было, чуть с ума не сошли. Папа тряхнул головой, как будто стараясь отогнать воспоминание.
– Больше всего меня тогда напрягали не две «мамы», и не их постоянный «ТриКокс» с водкой. Больше всего меня достали «уроки порнографии», – произнесла Вера, не поднимая головы.
– Гендерное просвещение? – нахмурила бровь Надя.
– Ага… Только просвещением там и не пахло. Обычное промывание мозгов. Я даже тогда это понимала.
– А жизнь в приёмной семье? С двумя «мамками»? – спросил Папа.
– Тяжело, но терпимо. Я по Маме скучала очень. Ну, и по тебе, конечно. Но, Бог милостив, в отличие от других детей, никто из приёмных меня и пальцем не тронул. Давили только на мозги.
– Для идейных это как бизнес? – поинтересовалась Надя, не отрывая взгляда от сухих веток.
– Да, они получают неплохие деньги за каждого ребёнка. Но фишка не в этом.
– А в чём? – спросила Надя, поправляя костёр.
– В том, что если в шестнадцать лет ты делаешь Каминг-Аут, тогда и ты, и твои приёмные получают огромный бонус.
– Огромный – это какой?
Надя оторвала взгляд от костра и посмотрела на сестру.
– На дом в пригороде хватает, – пожала плечами та.
– Это что, типа программа такая, «Согни Несогласного»? – усмехнулась Надя.
– Скорее, «Купи Несогласного»! Там всё красиво. Тебя сытно кормят, сладко поят, одевают с иголочки. И развлекают там, куда негражданам вход запрещён. И всё это так по-доброму, с улыбочкой. Но при этом тебе постоянно говорят: «Смотри, это только для Привилегированных, пока ты маленькая, ты с нами, мы за тебя платим. Когда вырастешь, сделай правильный выбор. А мы подберём тебе невесту, приданое соберём…» И если ты заглотила наживку – тебе конец. К хорошему быстро привыкаешь, трудно отказаться…
– А тебе было трудно? – Любочка серьёзно смотрела на сестру.
– Мне – нет. Меня такая тоска мучила, хоть волком вой. Но по красивым платьям я иногда скучаю.
– Это я виноват, что с тобой так получилось, – проговорил Папа, опустив голову.
– Пап, опять двадцать пять… – со вздохом возразила Вера.
– Вер, побольше уважения! – обернулась Надя, нахмурив брови.
– Нет, правда! Когда можно было бежать, я тормозил, когда была возможность съехать в гетто, я не знал, что делать.
– Ты лечил Маму, – напомнила ему Вера.
– Маму можно было вылечить и в резервации, – парировал Папа. – К тому же ты знаешь, чем это лечение закончилось… – Папа опустил голову.
В тот же миг Надя метнула на Любочку выразительный взгляд и чуть шевельнула бровями.
– А правда, что в тёмные века ребёнка могли выпороть в любой момент? – спросила Люба максимально невинным голосом.
– Да нет, конечно! – радостно отозвался Папа. – По древним законам, ты мог наказывать только своих детей. Чужих – ни в коем случае, – проговорил он. За то, что ты тронул чужое дитя, сурово карали, а в некоторых местах могли даже убить. Так что родись ты лет на пятьдесят пораньше, если кто и мог тебя пороть, так это я или Мама.
После этих слов над маленьким костром опять повисла неловкая тишина.
– Не вини себя, Папа. Даже Любочка, и та понимает, что в одиночку ты не смог оплатить две лицензии на домашнее образование. С крестом на робе много не заработаешь.
