Побег в Тоскану - страница 7
Мы повернули на нашу улицу, и я вынула свою ладонь из ладони Энцо. Отец ждал во дворе, скрестив руки на груди. При нашем появлении он кивнул.
– Пока, – тихо сказал Энцо и поспешил через дорогу к гаражу.
Мать была там, где я и ожидала, – в задней комнате, служившей нам прачечной и кладовой. В этой комнатушке всегда стоял холод, но только оттуда матери была видна дорога, которая начиналась за нашими домами и уходила в горы. Акилле, чтобы не наткнуться на патруль, предпочитал возвращаться именно этой дорогой. Мать сидела у окна, закутанная в старое одеяло, которое почти не грело, и перебирала в корзине носки для штопки. Она казалась такой маленькой и хрупкой, что мне тотчас стало ее жалко.
– Мама, ты не хочешь к печке? Я посторожу.
Мать подняла на меня тусклые рассеянные глаза:
– Что? Нет. Он скоро вернется.
– Давай я хотя бы кофе тебе принесу?
Мать затрясла головой:
– Нет.
Другой ответ меня даже удивил бы. Мать ничего не ела и не пила, пока Акилле на задании – таков был ее уговор с Господом.
– Нет, спасибо. В буфете остался суп, – прибавила она.
Желудок у меня скрутило изжогой. Мысль о супе, этом безвкусном супе, на котором мы выживали всю войну, была отвратительна.
– Спасибо, мама, – сказала я и пошла на кухню греться.
Я сидела на большом стуле у печки, пытаясь читать отрывок из Мандзони[6], который нам задали по литературе, – а если вы прочитали «Обрученных» от начала до конца, то вы учились лучше меня, – когда послышался шум мотора, а секундой позже – радостный возглас матери:
– Акилле! Акилле, tesoro[7], вот и ты! Я так беспокоилась!
Дверь кухни открылась, потянуло ледяным сквозняком, и вошел Акилле. Его комбинезон был вымазан грязью, он растирал руки, но глаза сияли. Он всегда приходил с задания счастливый, будто победил в гонках, – да, думаю, так оно и было.
Мать суетливо вбежала следом.
– Стелла, лентяйка, поднимайся, дай брату присесть. Акилле, хочешь супа? Налей ему суп, – распорядилась она, не дожидаясь ответа сына. – А я скажу отцу, что ты вернулся. – И она вновь поспешила наружу, хлопнув дверью.
– Бога ради, не вставай, – сказал Акилле, когда я собралась подняться. – Тебе посидеть в тепле нужнее. Выглядишь – краше в гроб кладут.
– Хочешь супа? – спросила я, хотя уже знала ответ.
– Вот уж нет. – Акилле скривился. – За обедом я еле влил в себя миску этой жижи.
Брат подтащил к себе один из кухонных стульев, уселся верхом, сложив руки на спинке, опустил подбородок на руки и широко улыбнулся мне.
– Энцо говорит, ты ходил помочь монархистам, – сказала я. – С чего вдруг ты им понадобился?
– Я же лучший механик в Вальдане. А они своего лишились из-за немцев.
Я закрыла книгу, лежавшую у меня на коленях, и вцепилась в нее.
– А что случилось? Его арестовали?
– Застрелили. Они планировали налет на колонну грузовиков, которая шла во Флоренцию. Депортация пленных. – Акилле рассказывал так, словно такие вещи были обычным делом, но ведь тогда они и вправду были обычным делом. – Ребята залегли на обочине – и тут у парня сдали нервы. Он выскочил из укрытия на дорогу, как раз когда немцы уже подъезжали. – И Акилле сделал вид, что стреляет из винтовки.
– Значит, пленных они не освободили.
– Нет. И все из-за этого coglione[8]. Да еще и без механика остались. Хорошо, что я сумел помочь.
– И ты, конечно, явился туда в красном платке на шее?
– Конечно. – Акилле вытащил из кармана платок и помахал им у меня перед носом. – Думаешь, я дал им забыть, что им помог коммунист-безбожник?