Побег - страница 12

Она вдруг ощутила в руках холодную кружку, которая держала в себе холодный чай, которую она держала тёплыми руками. Сердце едва слышно постукивало в грудную клетку немного быстрее, чем обычно. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Словно просило: «Выпусти меня отсюда, пожалуйста». Обёртки от конфет замерли на столе в рваных позах, словно разбросанная одежда, которую в спешке сняли в коридоре. Только одна конфета была одета в обёртку и лежала немного в стороне, наблюдая за беспорядком. Окно подпирала ночь, привалившись своим тяжёлым плечом, не выпуская наружу свет. На кухне сидела она, Лена, где-то в глубине квартиры спали её муж Саша и дочь Марина, пока она пила тут чай с конфетами. Где-то далеко отсюда были её сыновья – Лёша и Денис, которых она редко слышала по телефону, ещё реже видела своими глазами. Ещё дальше её сыновей где-то стоял на берегу моря домик, в котором счастливо улыбались его жители, просыпаясь утром и выходя с кружкой чая на улицу, чтобы посмотреть на безмятежную бирюзу вдоль горизонта. За домиком простиралась её нафантазированная жизнь, до которой нельзя было ни на чём ни доехать, ни долететь, ни добежать, о которой можно только читать или мечтать. Немного подальше жил своей далёкой жизнью её отец, бросивший их с мамой ради какой-то Лиды, всё время обижающийся, как будто не он их всех бросил, а они бросили его. Здесь же была только она со своими не своими конфетами и чаем, с усталостью от конской работы, с гуляющим по городу вирусом, загоняющим народ в больницы и могилы. Усталость резко потянула веки вниз, закрывая глаза от бьющего света одинокой лампочки под потолком, и Лена решила, что на сегодня достаточно посиделок и размышлений. Завтра с утра снова на смену, снова залезать в этот скафандр, мобильный телефон оборачивать в целлофан, сообщения и звонки только во время короткого перерыва, бесконечные уколы и капельницы, бесконечные боли и страдания, сгоревшие молодые жизни – и всё это за смену в двадцать шесть часов, за которые бухгалтерия обязательно что-то да не доплатит, ведь им тоже хочется кушать не просто хлеб с маслом, но с икрой, а главному врачу дачу хочется достроить и детей в Москву отправить учиться. Её дети отучились, и теперь она их редко видит, зато часто видит Марину, хотела бы реже видеть Сашу, хотела бы совсем другой жизни, хотела бы сбежать, но жизнь держит за ноги кандалами. Вот бы жизнь так отца удержала, но никто его удержать не смог, смогла удержать только Лида. Теперь вечно его держит возле себя, а он держит внутри обиду, хотя это они все должны держать обиду, хотя она не держит обиду на сыновей, которые так далеко и так редко с ней разговаривают, младший ещё ничего, по нескольку раз в месяц она его слышит, да и Саше Денис звонит периодически, только Лёшу она слышит редко, реже, чем раз месяц, но у него своя семья, и он не обижается на что-то непонятное, и она не обижается.

А как же ты, папа?

На все воля божья.

Она собрала разбросанные фантики в кучу и отправила их в темноту мусорного ведра под раковиной, одинокую одетую конфету вернула в жестяную банку, чай выливать не стала, потому что с утра можно попить холодный вместо воды, просто убрала кружку со стола, выключила свет на кухне, отчего темнота ввалилась с улицы в квартиру. Пока чистила зубы, рассматривала уставшее лицо с явными мешками под глазами и явными морщинами вокруг глаз и рта. Но не на пятьдесят выглядит её лицо, гораздо моложе, поэтому и отправляют на все эти соревнования спортивные, нынешняя молодёжь вряд ли к пятидесяти годам будет выглядеть хотя бы так же, они скорее будут похожи на смятый пакет из магазина. Ей будет целых полвека! Какой ужас! Время летит неумолимо. Старшему сыну в этом году уже сколько? Лёше исполнилось двадцать восемь. Целых двадцать восемь лет! Он же приезжал после своего дня рождения. Точно! Она оставила зеркало в ванной висеть в темноте, прошла в их некогда общую с Сашей комнату, в которой тот уже давно не спал, говорил, что матрац неудобный, уходил всегда во вторую комнату. Она была не против, одной спать удобнее, она не стала включать свет, прислушалась к тишине квартиры, в которой отчётливо звучало дыхание спящего супруга. Лёша тогда их не предупредил заранее, позвонил уже из отходящего поезда, сказал, что приедет, переночует – и на следующий день обратно. Она сняла всю одежду, почувствовав неожиданное облегчение от оставшейся позади двадцатишестичасовой смены, прохладное постельное бельё с радостью приняло её к себе, обняв и укрыв, свет возле кровати она тоже не стала включать, хотелось побыть в темноте под звуки часов на кухонной стене. Когда Лёша приезжал в последний раз, они сидели втроём на кухне под звуки часов на стене, в основном слушали его, его торопливый рассказ, он в основном смотрел на эти часы на стене, а не им с Сашей в глаза.