Теперь прическа. Состричь все к такой матери. Омолаживаться будем. Затылок и виски сбреем совсем, и покрасим в красное дерево.
– Цвет любви, – сказала Любаня, разводя хну. Волосы женщине вообще не к чему, можно и без них, но шляпу обязательно купим. С вуалью. Губы всегда красные, запомни, как у Мурелин Мурло. Все красное хорошо, но брови лучше черные.
Наряды подбирали до утренней дойки. Решили ударить позитивом. Лучше всего подходил желтый цвет. Полоска вертикальная, как учила Хромоножко, чтоб рост увеличить. А то он почти как вес. Оранжевую сумочку клатч смастерили сами, ей же можно закрыть паховую зону, если кто будет наезжать. Резиновые сапоги выбросили, как учила Хромоножко. Любаня подарила свои свадебные туфли на шпильках, насовали в носы ваты, чтоб не сваливались.
Когда Вера была собрана на дойку, они с народным стилистом уже клевали носами, хотелось спать.
– Боюсь я, Люба, идти в таком виде, что-то тут не то.
– А ты полюби себя, наконец, давай водки для храбрости, но немного, а то туфли мои потеряешь.
Они выпили водки, закусили капустой, и Любаня вытолкнула сонную Веру в сторону фермы. Даже в такую рань преображенная не осталась незамеченной. Люди высунулись из окон, глядя на качающуюся медленно плывущую по искалеченной ухабами дороге фигуру.
– Есть эффект, раньше ведь не замечали, значит, работает! Но в туфлях неудобно, все залипли грязью, надо будет доработать образ.
Правда, что-то неладное творилось с коровами, они мычали, не давались, видать, не узнали преображенную. В дальнем отсеке для рожениц корова Джоконда, увидев брови Любы, видимо, от неожиданности начала преждевременно телиться. Прибежал нетрезвый ветеринар, доярку он не узнал, но когда узнал, сказал почему-то:
– Держись, мать.
Роды прошли хорошо, правда немного попортилась прическа, Верхушка встала дыбом и не желала укладываться. Наверное, лак так засох.
Домой Вера пошла другой дорогой. У церкви старухи крестились.
Группа молодых людей, видно, городские приехали, заснимали Понукаеву на телефоны. Один спросил, где она живет, как ее зовут. Ей приятно было такое внимание, никогда еще к ней его городские не проявляли. Потом один из них спросил, мужчина она или женщина все-таки. И ей стало грустно.
Дети у Веры были взрослые, но и они насторожились. Дочь перестала присылать внуков, а сын решил податься в Москву на заработки. Сын, который служил в армии, написал, что остается на сверхсрочку. Преображенная оставалась одинокой.
И все-таки красота – страшная сила. Чудеса начали происходить. Вера не сдавалась и продолжала наряжаться с помощью Любани. И однажды ей пришло письмо с приглашением в программу «Модный приговор». Ребята из города выложили ее фото куда-то там, и свершилось. Но как оставить своих коров, она полюбила себя, но коров она тоже жалела. Теленочек вот родился, Эвелиной назвали. Все медлила. Парикмахерша уговаривала поехать. А преображенной и так нравился новый образ. А чего? Брови на месте. В пятницу, после дойки, стала все-таки собираться в Москву. Услышала стук в дверь.
– Кто там?
– Вера, это я, муж твой бывший Федя. Я тут… Я насчет крыши …
– Заходи Федя. Крышу мне починили в августе, три листа железа покупала.
Сказала Вера, укладывая в чемодан золотой клатч.
– Да нет. Я не о том. Вчера выпивали с ветеринаром Петровичем, а он все-таки врач, говорит, что по всем признакам ты на грани нервного срыва и у тебя крыша может поехать. А я тебя все-таки еще люблю. Давай опять сойдемся и будем жить вместе.
