– Мой велосипед, – напомнил старик. Он постепенно приходил в себя, приобретая свойственные его натуре высокомерие и апломб.
Лео выбрался из кустов на дорожку. Вокруг по-прежнему было пусто и тихо, только какая-то невидимая птица щебетала среди деревьев. Лео поднял велосипед Крамера, старый американский «швинн», который старый писатель привёз с собой из США, где во время войны и после преподавал в Итакском университете, и где пристрастился к езде на двух колёсах по аллеям и тропинкам кампуса. Это велосипед и его историю Крамер описал в своих воспоминаниях и нескольких рассказах. Держа велосипед за погнутый руль, Лео помимо воли испытывал то чувство, которое в старых и никуда не годных романах именовалось трепетом. Он не знал, почему это чувство не возникло, когда он помогал подняться старому писателю, а появилось только сейчас, при прикосновении к неодушевлённому предмету. Несколько месяцев назад он не мог помыслить, что будет тащить чрез поломанные кусты велосипед Крамера, этого чистого литературного гения, безнадёжно испорченного старением. Велосипед – это пришелец из времён «Истерики», «Половины Солнца» и «Смерти феи». Последние книги Крамера никуда не годятся, это просто какой-то полуфантастический неудобочитаемый бред, продающийся только на волне популярности его предыдущих книг. Велосипед был связан с тем давнишним Крамером, мастером и гением, а теперешний Крамер – просто уставший старик, берущийся за перо по привычке, и сам понимающий, что больше ничего не сможет выжать из своей истощённой фантазии. Мастерство осталось, но мастерство без фантазии – ничто.
Лео с трудом протащил труп велосипеда через заросли. Листья и веточки застряли в спицах. Крамер прослезился, когда увидел, что стало с его байсиклом, взмахнул исцарапанными руками.
– Вы можете идти? – спросил Лео. – Я поведу велосипед.
Крамер горестно кивнул. Пока Лео ходил за велосипедом, писатель успел промокнуть кровь на лице носовым платком. В ущельях морщин блеснула слеза. Старики сентиментальны, подумал Лео, как мой дед. Лео вывел велосипед из кустов, в заднем колесе что-то потрескивало и трещало, как будто там сидел сверчок. Переднее колесо при вращении вырисовывало в пыли конхоиды. Крамер плёлся сзади и издавал при каждом шаге стоны и хрипы. Лео периодически оглядывался через плечо, стараясь придать лицу тревожное выражение, но Крамер жестом римского патриция побуждал продолжать путь.
Лео всё предусмотрел заранее. Арендованный «рено эстафет» он оставил на стоянке в трёхстах метрах. Это тоже было одной из причин, почему он выбрал именно это место. Лео знал, что Крамер после падения с велосипеда не сможет пройти большое расстояние, и даже эти несколько сот шагов окажутся для него испытанием. Они останавливались один раз, и Крамер растирал левую половину груди под тревожным взглядом Лео. В траве стрекотали кузнечики. Потревоженные их шагами, они взлетали из-под ног десятками. Наконец, Лео прислонил искалеченный велосипед к синему, нагретому солнцем боку микроавтобуса. Крамер сел на бордюр и закрыл глаза. Стоянка была пуста, парк окружал её с трёх сторон, а с четвёртой стороны узкая дорога сбегала к берегу озера. У противоположного берега застыли несколько белых штрихов – паруса лодок, какими их обычно издали рисуют импрессионисты.
Лео открыл заднюю дверь и положил велосипед на пол салона, заранее застеленный старым серым одеялом. Свободным концом одеяла он укрыл «швинн» как раненого. Захлопнув дверь, он посмотрел на Крамера. Тот сидел, не меняя позы, панама съехала на глаза. Наступил самый ответственный момент.
